– Вот вам крест! – я осенила себя крестным знамением, хотя до этого, грешным делом подумывала, а не рассказать ли все Доктору: пусть он, как тот барин шутил, посадит ее на коня, да и увезет.

В двери постучали.

– Оленька, будет уже сплетничать! – крикнул Петр Иваныч. – Скоро гости сходиться начнут, а прислуга совсем от рук отбилась.

– Иду, папенька! – Барышня схватила пуховку и припудрила лицо. – Ох, Господи! – прошептала едва слышно. – Гостей будет тьма, а… – резко себя прервала и пошла открывать дверь.

– Что за новости, Оленька? – удивился барин. – Уж не плакала ли?

– Ах, папенька, все это глупости. Неохота мне дом покидать. И Забаву больше не увижу, а сколько вечеров мы вместе просидели…

– И правда, глупости. Девица рано или поздно свой дом заводить, семью. А если с Забавой расставаться не хочешь, бери ее с собой вместо горничной. Она девка расторопная, справится.

Барышня вопросительно на меня посмотрела, но я покачала головой:

– Позвольте уж остаться.

– Ну а писать мне будешь?

Я смотрела барышне в глаза и понимала, писем о ком она станет ждать. Я кивнула.

– Оленька! Ну, ради Бога! Полдень уже! – не выдержал Петр Иваныч.

Ольга Петровна сбежала в гостиную и вернулась с пригоршней золоченых орехов.

– С Рождеством, Забавушка!

Снег поскрипывал под валенками, шла я домой и думала: «Бедная барышня! Нет, я никогда не влюблюсь. Только этой радости мне не хватало. Да в кого?! В Доктора! Вот уж кого любить невозможно, хоть и красив, и статен. Тоской от него и холодом веет, как от плиты могильной…»

Я вспомнила о его товарище, что перстенек потерял. Пусть каждую ночь после молитвы, пока не засну, о нем вспоминаю – все одно это не любовь. У Ольги Петровны никаких надежд, и она мучается. У меня тоже надежды нет, но я радуюсь, когда в мечтаньях он мне о любви говорит. А потом так легко, спокойно делается.

Я ссыпала орехи на стол, взяла топор и пошла в лес – что за Рождество без елочки?

Долго бродила, и все мне не нравились: то куцая, то погнутая, а то и в избу мою не пометится. Вконец уморившись, нашла елочку маленькую, пушистую, словно игрушечка. Едва срубила, услышала шум – на поляну выбежали гончие, а следом через снежную целину летел всадник.

– Ого-го! Забавушка, видно не слушаешь моих наставлений! – крикнул он мне со смехом, и я узнала барина.

Так весело стало, хорошо на сердце.

– С Рождеством! – говорю ему.

– За елкой приходила?

– За елкой, – показала ему свою добычу. – Ну а вы-то, колечко отыскали?

– А как же. Иди поближе, покажу.

– Так вы ж меня украсть грозились, – я засмеялась.

– И украду, только зазевайся! – пошутил он. – Ты далеко от дома зашла, темнеет скоро, не боишься?

– А разве вы меня не проведете? – я и сама удивилась своей смелой шутке.

– Отчего ж? Садись, подвезу.

Он кликнул собак. Легко подхватил меня, и вот я уже, как в мечтаньях своих, рядом с ним на коне. Только везет он меня не в барский дом, а в мою избушку.

– Чего приуныла, красавица?

– Да так…

Прежде чем успела опомниться, барин обнял меня и поцеловал. Батюшки, как поцеловал – вся душа содрогнулась! Я закрыла глаза и вдруг почувствовала, что куда-то проваливаюсь. Грех-то какой! Глаза открыла, пытаясь вырваться, и тут закричала: мы были не в лесу, а на площади перед огромным дворцом. На улице теплынь, и снег, что нападал с деревьев нам на плечи, быстро таял.

Барин спрыгнул с коня и подхватил меня. Выбежавшие слуги приняли поводья. Собаки шумной гурьбой перед нами ввалились в распахнувшиеся резные двери.

Я с трудом перевела дыхание и потерла глаза, надеясь, что видение исчезнет. Заметив мою растерянность, барин засмеялся: