Отто еще раз внимательно посмотрел на чуть выросший силуэт идущего к городу парохода, обернулся лицом в комнату. Убедившись, что повар Али оставил их, сказал заговорщически:

– Только бы удача от нас не отвернулась, а там мы сумеем ухватить фортуну за павлиний хвост. Вот тогда мир и заговорит о Железном Дункеле, как когда-то назвал меня, вручая боевой крест сам… – Отто едва не произнес имя фюрера, но спохватился, тут же умышленно соврал: – …сам адмирал Дениц! Мне уже пятьдесят пять лет, а…

– Отец! – прервал его, рассмеявшись, Карл. – Никому не говори о своих годах. Тебе и сорок дают с трудом. Я своими глазами видел, как молоденькие девицы оглядываются на тебя.

Озорно подмигнув, Отто с довольной усмешкой отозвался на реплику старшего сына:

– Должно и в самом деле богиня Афродита, покровительница любви и мореплавателей, благоволит ко мне. В молодости я давал обет побывать на Кипре, где в свое время был главный центр культа этой богини, в городе Пафосе. И ныне от этого обета не отрекаюсь, обязательно заеду поклониться святым камням… Но покровитель – покровителем, а главное для мужчины – это спорт! Великая сила в борьбе со старостью. Спорт и, разумеется, спартанская воздержанность от чрезмерных развлечений и пьяных кутежей до рассвета… Ну что же, если мои годы не так страшны, то у нас еще будет время насладиться богатством, роскошью и – чем черт не шутит, пока Господь спит! – властью! – Отто неожиданно повернулся к Вальтеру, который молча стоял у балконных перил и смотрел на океан, а теперь, при последних его словах обернулся и, прищурив глаза, с улыбкой смотрел на размечтавшегося отца, словно не веря ни одному его слову. – Ну а ты о чем мечтаешь, ученая голова? О славе? О карьере? Или… о любви?

– Я? – Вальтер вздрогнул: отец снова прощупывает его! Вон, улыбается, а глаза блестят, как… как стекла поднятого над морской зыбью перископа! – Я решил сначала хорошенько пообедать, а потом, – с улыбкой добавил, – окончу университет, с годок подлечу нервишки на лучших курортах Европы, а потом открою адвокатскую контору в Иоганнесбурге. А если ты, отец, дашь достаточный капитал на первое время, то сниму дом под контору и в самой столице, в Претории. – Вальтер тоже решил проверить, как отнесется отец к его возможному «выделению» младшего сына для самостоятельной жизни. И реакция получилась незамедлительной, бурной.

– К чертям собачьим эту Преторию! – тут же ответил прямолинейно Отто. – Будущему концерну «Отто Дункель и сыновья» потребуются собственные башковитые юристы. А еще лучше и свои министры юстиции!

Вот так надо летать в мыслях, сынок! И никак не ниже, иначе ничего не достигнешь, упустишь свой, быть может, единственный шанс.

Вальтер притушил на лице минутную тень скептицизма, медленно повернулся к призывно-ласковому изумрудному океану, по ровной поверхности которого к берегу неудержимо приближался с небольшим дымным шлейфом над трубой океанский пароход.

«Что-то не на шутку разговорился отец о будущем величии, словно вирус властолюбия поразил ему голову, – с неприятной в душе тревогой подумал Вальтер. – Вон как его распирает от одного только предвкушения власти, а что будет, если он и в самом деле получит таковую? Пойдет в разнос, как говорится? Но так и скувыркнуться можно, есть кому ножку подставить… Мы уже на восточном берегу Африки, а он до сих пор так и не сказал, где и каким способом думает раздобыть эти баснословные миллионы. Но если для этого ему придется пустить в ход оружие и убивать людей, то на мою помощь…»

В дверь постучали удивительно ласково – так могут беспокоить клиентов только в гостиницах мирового класса – и когда Дункель крикнул: «Войдите!» – два стройных белых официанта вкатили столик с обедом: супницу, блюда со вторым, закуски из овощей, красиво украшенные зеленью куски ветчины и с полдюжины – на выбор господам – ароматных приправ. В центре столика, в цветном ведерке со льдом, высилась золотоголовая бутылка французского шампанского. Официанты с безупречными манерами, словно факиры на сцене, перенесли все это съедобное роскошество на стол, сервировали его красивыми приборами и, столь же изысканно откланявшись, как-то неприметно глазу сняв со стола чаевые, оставили клиентов одних.