Подошла другая женщина еще с каким-то приборчиком. Я понял, что этот приборчик для снятия кардиограмм. Потому что из него торчали несколько проводов с присосками.

Женщина подошла к кровати и стала искать глазами, куда бы его поставить. Потом, так же ласково, попросила меня:

– Раздвинь-ка ножки ….

На что я продолжил за неё:

– Солнышко ….

Она весело ухмыльнулась, и так же задорно продолжила:

– Давай-давай, раздвигай.

Я раздвинул ноги, она поставила между ними прибор около спинки кровати. Подошёл мужчина в белом аккуратном халате, проверил приборы и их подключение к розеткам. Повертел на них ручки, пощёлкал тумблерами. Видимо, оставшись довольным от произведённых тестов, одобрительно хмыкнул, и вышел.

Затем к кровати прямо подлетел другой врач, уже в синей форме. Он посмотрел на меня, похлопал по щекам, посмотрел на грудь, пощупал руку, приподнял веки глаз и, так же спокойно и ласково произнёс:

– Ну, мы вам сейчас сделаем укольчик, вы заснете, а потом, когда проснетесь, вас уже посадят на коляску, и вы поедете к себе в палату.

Подтвердив своё понимание от сказанного, я ответил:

– Хорошо.

Подошла медсестра, ввела мне в «бабочку» уже прозрачную жидкость из шприца.

Опять ко мне подошел врач-мужчина в темно-синем костюме, и посоветовал:

– Вы не сопротивляйтесь, если спать хочется, закрывайте глазки и засыпайте.

Я послушался его и закрыл глаза.

Почему-то я оказался в большой темной комнате: левый ближний угол в ней был освещен слабым серым светом, а правый дальний угол был темный. В этой комнате стоял большущий длинный стол. Он овалом вдавался в освещенное место и уходил в бесконечность, куда-то вдаль вправо. Я не поворачивал туда голову, но мне было видно, что там, вдоль этого стола, сидит много-много людей.

Голова у меня была опущена. Я поднял голову и посмотрел перед собой. Напротив меня сидели Иннин папа и Иннина мама.

Я посмотрел направо. Справа от меня сидели моя мама и мой папа. Я попытался сказать маме что-нибудь хорошее, потому что я её давным-давно не видел, но мама глядела только на папу, руки их были скрещены и лежали на столе. Они о чем-то разговаривали между собой, как будто меня и рядом не было.

Иннин папа и Иннина мама, точно так же скрестив свои руки на столе, разговаривали между собой. Я попытался им что-то сказать, но из глотки не вырывалось ни звука. Я посмотрел направо, затем налево. Все сидели парами и о чём-то разговаривали между собой.

Справа от меня люди сидели тоже парами, но их лица невозможно было различить из-за сгущающейся темноты. Но всё-таки я разглядел своих дедушку и бабушку. Они также о чём-то говорили, скрестив руки на столе. Как когда то в 1983 году в Бодайбо в спальне у родителей.

Все люди сидели вдоль этого овального стола, который всё уходил и уходил в далёкую черноту. А я всё смотрел и смотрел туда, стараясь хоть что-то там рассмотреть.

Я вновь попытался наклонить голову, чтобы всё-таки увидеть, где же окончание этого стола. Но конца его я так не увидел.

Я посмотрел налево от себя – там была бабушка Маруся. В руках у нее был телефон. Я пошарил по карманам. А где же мой телефон? А, вот он.

Я его достал, но телефон был отключен. Я пытался его включить, но кнопка включения не работала, экран у телефона не засветился. Я был так занят включением телефона, что не заметил, как бабушка Маруся встала и подняла ближе к свету свой телефон. Экран его засветился, и раздался телефонный звонок.

Бабушка Маруся своим голосом, который я давным-давно не слышал, сказала:

– Да, Инна, я тебя слышу, сейчас, сейчас. Подожди. Да, он тут. Да, да, он тут, вот он сидит один. Ты что? Хочешь с ним о чем-то поговорить?