Наше сознание вытесняет негативные переживания. В результате рассказать о насилии не только стыдно и страшно, но и сложно. Нередко у пострадавшего создается ложное ощущение, что это незначительная, частная проблема. Не случайно в общественном поле долгое время видимыми были лишь отдельные случаи, где насилие уже отрицать невозможно – убитые и искалеченные женщины или дети, чьи истории попали в СМИ. В целом люди считали, что у них-то все в порядке.

Еще один парадокс насилия в том, что мы иногда не замечаем его, но замечаем его прямые последствия. Плоды насилия – депрессии, фобии, навязчивости[28], психосоматические заболевания, проблемы пищевого поведения, зависимости и суициды. Оно напрямую влияет на репродуктивную сферу и уход за детьми. Нежелание иметь детей, аборты, социальное сиротство во многих случаях обусловлены насилием, пережитым в детстве или длящимся в настоящий момент. И эти плоды выглядят намного заметнее, чем их реальные причины. Внимание семьи и общества направлено на лечение последствий. При этом насилие в семейных коммуникациях остается за кадром.

Многие последствия насилия утяжеляют и фиксируют ситуацию. Так, употребление алкоголя и наркотиков почти всегда ведет к новому насилию. И тогда их начинают считать первопричиной насилия, но часто выясняется, что здесь путаются причины и следствия. Например, по данным фонда имени Андрея Рылькова, занимающегося помощью наркозависимым[29], из 73 клиенток, употребляющих наркотики, 89 % пережили домашнее, сексуализированное и полицейское насилие. Мне кажется очень вероятным, что, если бы в предыдущем опыте не случилось травм насилия, их не пришлось бы «залечивать» наркотиками.

На восприятие насилия влияет и нарратив[30], разделяемый членами семьи. В широком смысле он отражает наше понимание устройства мира, фактически – создает контекст, в котором рассматривается событие.

Сейчас основными бытующими и конкурирующими нарративами можно назвать традиционный патриархальный и феминистический. Они определяют совершенно разный взгляд на отношения в семье.

В патриархальном нарративе мужчине приписывается главенствующая роль, а женщине – роль помощницы и «хранительницы очага», отвечающей за «погоду в доме». Такой контекст предоставляет мужчине право на насилие для поддержания своей лидирующей роли. Легитимное насилие и контроль видятся не как проблема, а как долг и обязанность. От женщины ожидают смирения, послушания, заботы по отношению к мужу и власти над детьми. Современные интерпретации этой модели часто развиваются не только внутри консервативной части общества, но даже и там, где люди ищут для себя чего-то нового. Например, на разнообразных женских тренингах, в частности в идеях о ведической женщине.

Патриархальный взгляд на мир не появился из ниоткуда. В недавнем прошлом это видение выглядело экономически обоснованным. В общем-то, человек не более ста лет живет в ситуации, когда всем хватает еды. До этого основное производство строилось на базе сельского хозяйства. Мужчины выполняли тяжелую физическую работу, и потеря кормильца всерьез угрожала выживанию семьи. Из-за высокой смертности требовалась высокая рождаемость, как следствие, в семьях было много детей. Женщина почти постоянно была беременной или кормящей и, вероятно, истощенной, поэтому обеспечивать семью продовольствием должен был мужчина. Старшим детям приходилось ухаживать за младшими, младшим с 5–7-летнего возраста – начинать работать. Брак не был источником любви и романтики. В первую очередь он связывался с имущественными правами, и муж с женой нередко знакомились во время свадьбы.