Даже сами представители немецких властных структур в первые два года оккупации (1941-1942) отмечали неопределенно-выжидательную позицию основной части населения относительно них, а вместе с тем ее антибольшевистскую настроенность. В разговорах людей того времени практически не употреблялись слова „советы“ или „большевик“. Вместо слов „бывшая власть“, как правило, говорили „те“ и указывали рукой на восток. Хотя во многих жизненных случаях реальное поведение людей невольно оставалось „советским“. Так, например, на собрании рабочих одного из заводов Украины, один из рабочих, который выступал, выразил глубокую благодарность за освобождение „немецкому народу и его большому фюреру товарищу Гитлеру!“

Следует отметить еще одну особенность сознания многих украинцев того времени – их интересы в основном определялись масштабами своего села, района и ближайшей ярмарки. Для большинства населения, которое осталось на оккупированных территориях, формальная советская политическая лояльность исчезла. Но что пришло вместо того? Верность Гитлеру и третьему рейху? Этого тоже не было. Люди начали с того, что стали внимательнее присматриваться к немцам, прислушиваться к их агитации, бояться друг друга, подозрительно или враждебно относиться к тем отдельным представителям советской власти, которые остались на оккупированной территории.

Уже в конце октября 1941 года отдел контрразведки группы войск „Юг“ предупреждал немецкое военное командование о возможных последствиях проявления со стороны немецких солдат высокомерного отношения к Украине и ненависти к ее населению. Отмечалось, что крайне отрицательно на украинцев влияло нечеловеческое обращение с военнопленными, их массовые расстрелы с оставлением трупов на местах. Несмотря на определенный антисемитизм местного населения, люди боялись и расстрелов евреев, подозревая, что оккупанты начнут в дальнейшем расстреливать и украинцев.

В кругу сельчан быстро распространялись слухи о массовых грабежах, которые осуществляли фронтовые части вермахта. Велись разговоры о непомерных м'ясопоставках, „о молоке, которое носить не переносить“, постоянных реквизициях продовольствия, о мизерности оплаты за трудодень при работе в оккупированных колхозах. В быт даже вошла стихотворная поговорка:

После того, как были сформированы Винницкая областная и районные управы, которые назначили старост в селах, то в области официально утвердилась оккупационная структура управления. Со временем появились старосты колхозов, или, так называемых, общинных хозяйств. В села вернулась часть раскулаченных и репрессированных крестьян. Каждый староста, как правило, формировал вокруг себя группу поддержки из родственников и других односельчан. Начали действовать сети доносчиков, созданные старостами и полицейскими структурами. Опираясь на эти социальные группы населения, немногочисленные немецкие полицейские подразделения на начальном этапе оккупации вполне контролировали ситуацию на местах.

Вследствие создания местных органов власти между представителями оккупационных структур и значительной частью населения сразу возникли многочисленные противоречия. Люди быстро разочаровались в немецких руководителях управ, которые находились в области и районах. Их поведение часто вызывало ужас и негодование. Однако более сложным было отношение к местным начальникам из среды самых украинцев. Их не любили и боялись, но были вынуждены взаимодействовать с ними в повседневной жизни. В ряде случаев старосты (главы сельских советов), сотрудники сельских управ (сельсоветов), главы общинных хозяйств (колхозов) в начале оккупации остались теми же, что и при советской власти. Поэтому обычными стали доносы людей в районные управы с обвинениями местных начальников в связях с партизанами.