Стремительный стук колёс скорых поездов. Скорые всегда догоняли время. Будили дом у переезда по утрам. Дрёма стряхивалась, как чашкой хорошего кофе, как громкой музыкой. Их антиподами служили грузные товарные коровы. Длинные товарняки пели убаюкивающую песнь всю ночь.
Тадык-тадык…
тадык-тадык…
тадык-тадык…
Казались, надежными муллами, монотонно делающими свою незаметную работу. Только суетливые электрички, с криком испуганных чаек, бегали отрывисто и часто. Прерывали рабочий ритм больших животных.
Медленно меняющийся дом наблюдал за быстро меняющимся подвижным составом. Ручные дрезины, угрюмые паровозы, маленькие тепловозы, трудолюбивые электровозы. Современные поезда. Контрастом раскрашенные хищные Сапсаны. Острой мордой внезапно протыкающие пространство. И так же внезапно исчезающие. Туполицые электрички, постепенно заменяемые изящно порхающими Ласточками. Люди, бывавшие в доме, часто упоминали эти птичьи названия. Дому становилось покойнее от тягучих разговоров под крепкий чай. Слушая людей, дом всегда хотел побывать в местах, куда стремятся железные, гремучие змеи. Сотрясающие землю. Грузовые. Пассажирские. Посмотреть, познать неведомые места. Увидеть, как живут другие дома у переезда. А иногда, не хотел. Было страшно оставить свой пост. Свои всеми забытые лампы семафора. Возможно, когда-нибудь дорога снова оживет. И снова понадобится его помощь. Его пронзительные предупреждающие звонки. Его красные глаза, предупреждающие об опасности. Опасности исходящей от груды организованного металла, несущегося на огромной скорости. Нет, он не мог покинуть свой объект. Ответственность, была важнее личного интереса. Интереса к другой жизни.
Жизнь становилась быстрее. Напористее. Дом, замечал, как увеличивались скорости течения железнодорожного потока. Менялась сама жизнь от примитивного к футуристическому. Менялась форма. От кумача, украшающего эшелоны, к яркому пластику расчерченных фигур на зализанных поездах. Менялось содержимое. От пара, к совершенным двигателям. И только дом у переезда оставался на своём месте. По-прежнему вслушиваясь в стук колёс. Дом по-прежнему ревностно охранял нескончаемый бег современности.
Она Он Они
Помнишь, когда ты была маленькой, ты страстно желала стать певицей. Ты брала мамин плед. Заворачиваясь в него, хватала воображаемый микрофон. Иногда расческа его заменяла. Открывала особым образом трюмо, вылавливая угол всестороннего погружения в артистический процесс. Ты кидала в огромный зал заранее отрепетированные движения. Очень изысканно корчила гримасы. Зал тонул многотысячным ревом. Ты небрежно изгибала спину, почти вываливаясь из дико неудобных маминых шпилек, многим больших по размеру. Помада была главным атрибутом молодого и звездного макияжа. Ты брала талантом. Лучшим вокалом и текстами. От силы твоего голоса падали птицы, случайно пролетающие за окном. Это был грядущий успех. Другой жизни у тебя не могло быть. Ты была рождена стать первой после талантливой Аллы Пугачевой. Голосом своей эпохи. Раз и навсегда.
Помнишь, когда ты был маленьким. Ты на всю свою детскую душу был уверен, что станешь самым известным врачом. Хирургом от Бога. Ты лечил все, что попадалось под руку. Плюшевых мишек и чужих кукол. Соседского не желающего лечиться кота и собственного всегда упирающегося хомяка. Мальчишек и девчонок сначала в детском саду, а затем во дворе. Твои инструменты были всегда под рукой. Твои руки считали золотыми. С них делали слепки. О тебе писали все газеты и журналы. На прием к тебе ехали со всей страны. К тебе невозможно было попасть. Такую картину ты четко видел.