– А что они здесь делают, господин полковник? – спросил Джексон.

– В Милане эта фирма строит паровозы, – ответил полковник. – Тут они производят разные изделия из металла, всего понемножку.

Отсюда вид на Венецию был неказистый, полковник не любил эту дорогу; зато путь был намного короче и можно было поглядеть на каналы и бакены.

– Этот город сам себя кормит, – сказал он Джексону. – Когда-то Венеция была владычицей морей, народ здесь отчаянный, не боится ни Бога, ни черта, такого больше нигде не встретишь. Люди здесь вежливые, но Венеция, если приглядишься, бедовое местечко – похуже Шайенна.

– Никогда бы не сказал, что Шайенн – бедовое местечко.

– Во всяком случае, более бедовое, чем Каспер.

– Вы думаете, господин полковник, что Каспер бедовый?

– Это нефтяной город. Славный город.

– Да, но бедовым я бы его не назвал. И прежде ничего бедового в нем не было.

– Ладно, Джексон. Может, мы с вами видим там разных людей. А может, называем одно и то же разными именами. Так или иначе, Венеция, где все на редкость вежливые и обходительные, – такое же бедовое местечко, как Кук-Сити в штате Монтана, когда старожилы в свой праздник напьются до зеленого змия.

– Вот Мемфис – это, на мой взгляд, город бедовый.

– Далеко ему до Чикаго, Джексон. В Мемфисе беда одним только неграм. А в Чикаго – всем и каждому, он бедовый и с севера, и с юга, и с запада, а с востока там озеро. Да и люди там не очень-то вежливые. А вот тут, в Италии, если хотите узнать, что такое по-настоящему бедовое место, поезжайте в Болонью. И кормят там замечательно.

– Никогда там не был.

– Ну, вот и гараж, где мы поставим машину, – сказал полковник. – Ключ можете сдать в контору. Здесь не крадут. Я пока зайду в бар. И чемоданы здесь есть кому поднести.

– А ничего, что мы оставим в багажнике ваше ружье и снаряжение?

– Ничего. Здесь не крадут. Я ведь вам уже сказал.

– Я беспокоюсь о вашем имуществе, господин полковник. И хотел принять меры.

– Вы такой умник, что меня иногда просто тошнит, – сказал полковник. – Продуйте уши и слушайте, что вам говорят.

– Я слышал, господин полковник, – сказал Джексон.

Полковник пристально на него посмотрел привычным уничтожающим взглядом.

«Вот сукин сын, – думал Джексон, – а ведь прикидывается таким милягой».

– Выньте наши чемоданы, поставьте машину вон там, проверьте горючее, воду и покрышки, – сказал полковник и направился по залитой бензином и маслом цементной дорожке прямо в бар.

В баре, за первым столиком у входа, сидел разбогатевший во время войны миланец, толстый, но жесткий, как камень, – такими бывают только миланцы, – и его роскошная, в высшей степени соблазнительная любовница. Они пили negroni – двойную порцию сладкого вермута с сельтерской, и полковник подумал: сколько же миланцу пришлось утаить налогов, чтобы заплатить за такую холеную даму в длинном норковом манто и за спортивную машину, которую шофер только что погнал по эстакаде в гараж? Парочка воззрилась на него, как и положено невоспитанным людям этой породы, и полковник небрежно отдал им честь.

– Простите, что я в военной форме, – сказал он по-итальянски. – Но увы, это мундир, а не маскарадный костюм!

Не дожидаясь ответа, он повернулся к ним спиной и подошел к стойке. Оттуда можно было следить за своими вещами, как это делали pescecani[7].

«Он, наверно, commendatore[8], – подумал полковник. – А она – красивая бессердечная дрянь. Но чертовски красивая. А мог бы я, если бы у меня когда-нибудь были деньги, купить себе такую, как эта, и одеть ее в норку? Да пропади она пропадом! Хватит мне и того, что у меня есть».