Вскоре после высадки батальон, где служат Гэррити и Гарднер, получает приказ взять высоту, на которой прочно окопались немцы. Неприятель вдвое превосходит числом американцев, которым, прежде чем добраться до поросшей лесом высоты, надо преодолеть болотистую опушку. Два дня под ураганным пулеметно-минометным огнем батальон штурмует вражеские позиции. От пуль и осколков солдаты пытаются спрятаться в разбросанных там и тут по болоту одиночных окопах.

В разгар боя Гарднер укрывается в таком окопе-ячейке, и там ему является призрак солдата в защитных очках и причудливой каске. К ужасу своему, Гарднер понимает, что призрак – это его еще не родившийся сын Эрл, который сражается на какой-то будущей войне. Гарднер замышляет сына убить и тем самым грядущую войну предотвратить.

Болея за друга, Гэррити собирается залезть в один окоп с Гарднером и ударом приклада выбить у него эту блажь из головы. Но угодивший в спину осколок не дает Гарднеру осуществить замысел.

Гэррити приходит в себя в госпитале, развернутом прямо на морском берегу. Здесь же лежит тронувшийся рассудком Гарднер.

В описании того, как контуженый солдат с огромным трудом встает с больничной койки, уже заметно умение Сэлинджера скупыми словами передать широкий спектр смыслов и эмоций, – умение, которое несколько лет спустя принесет славу его рассказам, напечатанным в журнале «Нью-Йоркер». Гарднер в пижаме, со смертным ужасом в глазах, мертвой хваткой вцепился в шест, поддерживающий госпитальную палатку, «как цепляются за поручни на самом жутком аттракционе кони-айлендского луна-парка, с которого, чуть зазеваешься – слетишь, и голова всмятку».

У рассказчика, Гэррити, с головой тоже не то чтобы все в порядке – речь его тороплива и путана, он с нездоровым любопытством каждый день ходит смотреть, как грузят на корабли эвакуируемых искалеченных солдат. До Гарднера ему пока далеко, но худшее у него еще впереди.

В «Магическом окопчике» армия предстает жестоким, безликим и бездушным монстром, не ведающим сострадания и пожирающим все новые и новые порции пушечного мяса. Война же у Сэлинджера – дело до отчаяния бессмысленное. Он внушает это читателю всем строем повествования, и особенно его концовкой. Гэррити разыскивает Гарднера не для того, чтобы справиться о его здоровье, а потому что ему любопытно, убил он своего привидевшегося сына или нет. Оказывается, что убивать Эрла Гарднер не стал – тот сказал отцу, что ему «нравится на войне».

Эти-то слова Эрла окончательно и подкосили Гарднера. После всех пережитых военных кошмаров что же он такого сделает – или, наоборот, не сделает, – что его сын полюбит войну, не замечая ее бессмысленной жестокости? В каком-то смысле Сэлинджер обращается здесь ко всему своему поколению с призывом научить детей видеть абсурдно-бесчеловечную сущность войны.

После освобождения Парижа начальник штаба генерала Эйзенхауэра самоуверенно заявил, что «с военной точки зрения, кампания уже выиграна». Союзническое командование с ним согласилось, и даже Черчилль с Рузвельтом отныне исходили из того, что окончательная победа будет достигнута к середине октября. Военно-почтовая служба армии США прекратила прием рождественских подарков для солдат – зачем морочиться с их доставкой в Европу, если к Рождеству война все равно закончится.

Немецкие войска действительно довольно быстро были изгнаны из Франции. Но, отступив, они заняли оборону на Западном валу – мощной системе укреплений (союзники чаще называли ее линией Зигфрида), протянувшейся с севера на юг, от Бельгии до Швейцарии, вдоль всей германской границы.