***
«…Летом в общежитии, не считая обслуживающего персонала, живущего в основном на первых двух этажах, и работающих студентов, затерявшихся на остальных семи, никто не жил. И вероятность встретить какое-нибудь живое существо ночью равнялась нолю. А я нередко возвращалась из рейса после полуночи, и восхождение с первого на мой шестой этаж требовало от меня немалой выдержки.
В общежитии – леденящая тишина. Едва различимый во мраке узкого длинного коридора свет одной, редко двух ламп порождает в уме странные фантазии о старинных подземельях и живущих в них призраках и привидениях. А на лестничных площадках можно с легкостью распрощаться и с жизнью. Лампы там встречаются через один или даже два пролёта. Переходы из одного крыла общежития в другое, так же как и вторая лестница, не освещаются совсем. И не надо смотреть фильмы ужасов – прогулка по ночному общежитию в каникулы не хуже всякого мистического триллера изрядно пощекочет вам нервы.
В блоке сумрачно. Единственная лампа едва мерцает. Конец её близок. И она, словно догадываясь об этом, отчаянно пытается продлить свою жизнь хотя бы ещё чуть-чуть.
Как-то я возвращалась из очередного рейса, было около часа ночи. Дрожа всем телом от мёртвого безмолвия, царившего в общежитии в этот час, пробиралась к себе.
Стараясь не производить никакого шума, чтобы не привлекать чьего бы то ни было внимания, даже в своих беленьких туфельках со звонкими каблучками я осторожно поднималась по ступенькам на цыпочках.
При малейшем подозрительном звуке, доносившемся до моего обостренного слуха, у меня сердце падало в пятки, я замирала, балансируя на кончиках пальцев, готовая в любую секунду броситься вниз к спасительному свету первого этажа. И только когда тот шум затихал, продолжала свой полный опасностей путь.
Сюда не проникал даже свет луны: многие окна и балконные двери были заколочены фанерой. Все стекла в них были выбиты студентами, уехавшими на каникулы домой. При каждом порыве свежего ветра они громко хлопали, и звук этот гулко отдавался в необитаемых коридорах. Не помня себя от страха, бормотала слова приходившей на ум молитвы: «Господи, сохрани и помилуй. Спаси и защити от всякой нечисти и подобной ей твари».
Четвёртый этаж…
Пятый…
Вдруг прямо из-под ног выскакивает какая-то животина, то ли кошка, то ли крыса. От неожиданности я отпрянываю назад с воплем ужаса. Ну, наконец-то мой шестой и спасительная дверь в блок. Судорожно, напрягаясь до предела, сведёнными пальцами открываю замок, толкаю дверь, с нетерпением ожидаю света (свет в блоке никогда не выключался), а навстречу – полная темнота.
Я обмерла. Значит, лампочка всё-таки сгорела. Как теперь зайду к себе в комнату??! Впереди темно, сзади ещё темнее… И что делать? Бежать вниз, будить вахтёра? И что ей скажу: мне страшно, потому что боюсь темноты и привидений? И ведь надо ещё дойти до первого этажа, а если она не пойдёт, то и обратно…
Нет, уж… Все эти рассуждения лихорадочно проносились в моём мозгу. Вдруг что-то прошелестело за спиной. Я так перетрусила! Держа наготове ключ от комнаты, вдёрнулась внутрь…»
Не забывай
Катя ехала из аэропорта на рейсовом автобусе. Её уволили, а точнее, не продлили контракт, на что она очень рассчитывала. Уволили на основе ложных доносов, написанных из-за зависти и, может быть, её неопытности. Больше Катя – не стюардесса.
«…На душе было скверно, обидно и досадно. Ну, и ладно. Слёзы душили меня.
Я сидела на первом сиденье. В мои мрачные размышления настойчиво вмешивался громкий разговор молодого человека в солдатской форме с кондуктором. Он рассказывал о своих полученных ранах и при этом с готовностью демонстрировал следы от пуль и осколков гранат. Больше всего эмоций у него вызывала гноящаяся рана на ноге.