А как изящно после всего любимая поднималась с постели, блистая неотразимой наготой, делая вид, что стесняется.

Наивная. Такой спектакль невозможно смотреть безучастно.

Сергей тут же вскакивал с супружеского ложа, подхватывал свою нимфу налету и тащил обратно. Лидушка отбивалась, демонстративно пускала слезу.

Муж успокаивал, успокаивал, пока не иссякнут окончательно силы или не постучится в дверь неугомонная ребятня, безжалостно гася свет безумной страсти в чувствительных сенсорах.

Так они и жили: неуязвимо, легко, играючи.

Он видел свой брак до невозможности счастливым, если не сказать больше – идеальным.

Но что-то последнее время смущало, беспокоило.

Смутная тревога пронизывала искушённое хитросплетениями жизни сознание, порождая необъяснимые предчувствия, мучительное томление духа, эмоциональный и физический дискомфорт.

Что-то в их отношениях изменилось, треснуло, хотя выглядела Лидочка всё так же потрясающе: элегантно, эффектно, чувственно.

Возможно, слишком соблазнительно.

В любом случае, как-то не так.

И ещё характер.

Темперамент и женственность те же, а покладистость, мягкая нежность, деликатность, словно испарились. Лидушка неожиданно научилась спорить, раздражалась по пустякам. Даже походка и взгляд стали чужими, незнакомыми.

Жена, как и прежде, искушала лукавыми соблазнами: манила возможностью игриво проникнуть под подол, запустить пальцы в гладко зачёсанные волосы, засунуть нос в дразнящее аппетитной сочностью декольте, вырвать из сладких уст поцелуй.

Да просто дотронуться.

Что Сергей мог поделать, если супруга – самая настоящая зажигалка, а он всегда голоден!

Вот и сейчас…

А она… смотрит. Не то чтобы равнодушно – испытующе: пронзительно, насмешливо, словно он ей чего-то должен.

Сергей заскучал, отчаявшись вернуть жизнь в накатанную колею. Лихо ему в своём доме, неуютно. Может на работе у Лидушки что не ладится?

И вдруг пронзила его шальная догадка: никак любовная интрижка!

Острая боль нырнула за грудину, в голове застрял шум – неприятный размеренный гул, высверливающий мозг, леденящий душу, запирающий дыхание.

Ослепительные сполохи разноцветных пятен летали перед глазами, голова шла кругом, нервы напружинились, вытянулись в струнку.

– Нет, – беззвучно взмолился Сергей, судорожно глотая воздух, – только не это. Я же люблю её. Люблю, люблю, люблю!!! Нет, не верю-ю-ю! Она не могла, не могла, не могла… так со мной поступить!

Однажды случайно залетевшую догадку можно попытаться выбросить из головы. Вон отсюда!

Глядь-поглядь, а она вновь свербит, долбит по больному, как дятел сухую ветку.

– Поговорить надо, выяснить. Вот вернётся… вот где она сейчас, где! Что происходит! Мужчина я или олень винторогий? Уж я ей задам, по струнке ходить будет!

Негодование росло, ширилось. Сосуд раздражения наполнился до отказа. Пар из кипящих мыслей вырывался наружу, со скрежетом и писком валил из ушей.

Восемь вечера. Лидушки нет!

Катастрофа, аврал!

И вдруг вот она, собственной персоной, – явилась, не запылилась, где была, что делала!

Жена была слегка навеселе: возбуждённая, соблазнительная донельзя. Глаза полыхали незнакомым свечением, рот в непонятной ухмылке растянут до ушей, поза совсем не виноватая, напротив, самоуверенно-надменная, иронично-напыщенная, словно желает предъявить нечто из рук вон неожиданное.

Неужели решилась уходить, – словно шилом пронзило сознание озарение, моментально посылая тремор в каждую клеточку возбуждённого ужасной несправедливостью тела.

– Как ты могла, – прошептал Сергей, медленно проваливаясь в бессознательное состояние.

Очнувшись, он увидел расплывающееся лицо жены, машущей около носа ватой с какой-то вонючей гадостью.