– Чуть-чуть пуля не вышла, пришлось на спине надрез делать, чтобы вытащить. Но старшина-то твой крепкий, молодец, ни разу не застонал. А ведь без наркоза пришлось удалять.

– Он такой, сибиряк, – с гордостью за Кузьмина ответил Василий.

– Это и видно, крепкий еще. Организм сильный, справится. Рану я промыл, повязку наложил. Идти ему сейчас нельзя, нужно пару недель отлежаться. Иначе в любой момент кровотечение начнется, а он уже и так достаточно потерял кровушки-то своей.

– И что нам теперь делать? – растерянно спросил Василий, глядя на доктора.

– Ну… – задумался тот, поглаживая рукой лысину, – для начала я бы его где-нибудь спрятал. Думаю, что немцы совсем скоро пожалуют. А там как бог даст. Но идти я ему категорически не рекомендую.

– Поликарпович, а может, их на старой панской пилораме пока схоронить? – подал голос Константин Егорович. – Она уже кустарником вся заросла, ее и не найдешь просто так, пока случайно не наткнешься. Там летом только пацанва играет, да наши мужики иногда прячутся от жен, чтобы выпить спокойно. Думаю, это самое безопасное место. Да и ты сможешь приходить перебинтовывать.

– Хорошая мысль, – доктор спрятал мокрый платок в карман. – Только давай завтра с утречка их туда отведи. Старшина уснуть сейчас должен, я ему две таблетки снотворного дал, пусть хоть немного отдохнет. А это и есть тот самый немец? – кивнул он в сторону пленного.

– Ага, – ответил Василий, – он и есть.

– А что такого дохленького взяли? Покрепче никого не было? – пошутил доктор.

– Так получилось, – Василий не стал рассказывать о мотоцикле, смерти Волкова, о погоне. Но доктор, видимо, что-то услышал в его голосе такое, что невозможно объяснить.

– Прости, если обидел, вижу, что несладко пришлось, – он хлопнул Василия по плечу. – Врач – это очень циничная профессия. И не важно, кого ты лечишь – человека или лошадку. По-другому, брат, здесь нельзя. Ну да ладно, заболтался я с вами, домой пора, жена, наверное, заждалась. Без меня спать не ложится никогда.

Доктор встал, взял свой чемоданчик, который вынес на крыльцо сын хозяина, и, попрощавшись, ушел в темноту. Было слышно, как он возится с калиткой, ведущей на улицу. Затем шаги, удаляясь, окончательно стихли в ночи.

Нежданных гостей покормили, и все стали располагаться на ночь. Спящего старшину решили не трогать и оставили на скамейке, укрыв тулупом и подложив под голову подушку. Немца заперли в маленькой баньке, повесив на дверь тяжелый замок. Ну а Василию было отведено место в сарае на куче свежего мягкого сена.

Как только рассвело, Константин Егорович разбудил его:

– Васька, вставай, пора идти, чтобы любопытным на глаза не попасться.

Поеживаясь от утреннего холода, Василий вышел во двор. На крыльце, прислонившись к стене дома, сидел бледный Кузьмин.

– Товарищ старшина, как вы? – бросился Василий к нему.

– Нормально, поживу еще немного, – слабым голосом ответил тот. – Где немец?

– В бане под замком сидит.

– Свяжи ему руки, кляп в рот, и будем двигать, пока не рассвело.

– Есть!

Выполняя приказ, он бросился в баню, вытолкал немца во двор и быстрыми движениями связал его, заломив руки назад. Затем из небольшого куска веревки сделал петлю и набросил пленному на шею. Из дома с заплечным мешком вышел Константин:

– Тут харчей немного, пригодятся. А теперь пора. Солнце скоро взойдет.

Взяв старшину под руки, они двинулись через огород в сторону леса. Василий, словно бычка, тащил за собой на веревке пленного, который старался не отставать, так как петля больно давила на горло.

Заброшенная пилорама, цель их похода, находилась в лесу всего в километре от деревни. К ней вела заросшая невысоким кустарником и травой узкая дорога. Парочка полуразвалившихся зданий – вот, пожалуй, и все, что осталось от некогда процветавшего производства.