Вот так и началось их знакомство с бабушкой, которое парень с удовольствием бы вспомнил и дальше, но в это момент, как назло, был выброшен будильником на берег реальности.

До назначенного времени работы оставался еще час с лишним. Добраться до театра можно было за пятьдесят минут, поэтому Слава начал скорейшим образом одеваться и, чтобы не выглядеть в театре окончательным проходимцем, даже зачесал маслом свои непослушные кудрявые волосы, придававшие лицу немного девчачий вид. Перед выходом, стоя в одном ботинке на пороге, юноша окинул взглядом свою комнату, которою безусловно не мешало бы прибрать, но ему до зубной боли не хотелось перекладывать бабушкины вещи, её амулеты и обереги, которые лежали буквально на каждом шагу и на каждой поверхности в комнате, которую сложно было назвать жило. Толстый слой пыли, кое-где наспех вытертый, а кое –где практически махровой, кровать, засыпанная выстиранными, но неслаженными вещами. Ракушки, камешки, веревки, кружева, крючки, пустые панцири и блестящие медные монетки, весели на стенах, на потолке, на люстре, окутывали светильник, что стоял у изголовья кровати. Лоскутный коврик из квадратиков, сшитых толстой красной ниточкой дружелюбно пестрел на середине помещения, приглашая пройтись по нему. На небольшом стеклянном столике также стояла белая чашка, с уже испарившемся содержимым, на дне которой так же лежал слой пыли. Все было ровно в том же виде, в каком все оставила бабушка, отправляющаяся на экспериментальное лечение, сулившее избавление от хвори, иссушающей старушку изнутри.

Но парень упорно не мог туда зайти, не мог сказать себе, что все- нет больше веселой старушки плетущий странные амулеты и засовывавшей траву в самые непонятные места дома. Нет больше его бабушки, которая бы журила его за беспорядок и грозилась бы наслать на него неприятности. От нее в комнате осталась только шаль, положенная под подушку, и то лишь потому что Слава не смог найти ее для похорон, а потом не смог выбросить. Так и откладывал парень прощание с призраками, надеясь, что однажды все исчезнет само собой или, о чудо, хозяйка вернется и разложит все на свои места.

– Держись, лопушок. – сказал он сам себе и вышел из комнаты, поторапливаясь к автобусу, на котором предстояло еще минут двадцать добираться до метро.

Но как говориться, охота горше неволи, и парень оказался на месте раньше условленного на целые двадцать минут, что для него, все время опаздывающего охламона, было настоящим достижением.

Театр находился внутри высотного здания, которая Слава про себя окрестил маяком, уж очень оно напоминало его по форме, а снаружи все было отделано зеркалами, словно большое трюмо. Сам театральный зал, хоть был и современным, но людей вмещал немного, не было даже бельэтаже, не говоря уж о двух ярусах балкона. Стулья, как в классическом театре были обтянуты красной тканью, а вот потолки не сверкали люстрами, а излучали свет с помощью минималистичной, но очень эффектных ламп – одуванчиков, состоящих из лампочек-парашютиков, на которые было очень интересно смотреть, потому что со временем они словно, раскрывались, будто живые. Потолок не изобиловал ангелами и цветами, а лишь слегка дополнял одуванчики другими полевыми цветами, которые органично переходили в настенную лепнину, спускающуюся к зрительским местам.

Самые дешевые места шли по периметру зала или скрывались за колоннами, за которыми рассмотреть что-то со сцены было практически невозможно. Именно на это место нацелился Слава, надеясь, что оно так и останется свободным и ему удаться расслабить ноги, еще гудящие после работы в магазине.