– Так, спокойно! – Дарина нежно обняла подругу, помогла ей дойти до дивана и лечь. Сама села рядом, прямо на пол, и гладила Мару по голове, пытаясь утешить. – Все не так страшно. Подумаешь, девять месяцев поносишь в животе живого человека…

– А универ? А фигура? Я стану толсто-ой! – Крупные слезы катились у Мары по лицу.

– Универ пока отложишь на год-два. Устроишься на завод к отцу, будешь декретные получать. Пусть отец поспособствует, зря он там, что ли, директором пашет. И толстой ты не станешь! У тебя генетика хорошая. Мама твоя вон какая стройняшка!

– Мама! – Мара подскочила как ужаленная. – Он же к маме побежал! Он… на нее подумал! Всё, я домой. Если не отвечу на контрольное «споки ночи!», значит, я убита.

– Да твой отец и мухи не обидит! – вставая с пола, возразила Дарина и подумала с горечью: «Не то что мой…» Но продолжать не стала.

Как отец, Петр Давыдыч ей всегда нравился. Добродушный и улыбчивый, с большими круглыми и немного грустными глазами, он напоминал сенбернара, которого всё время хочется обнимать, тискать и трепать за щеки. Разве что, в отличие от сенбернара, Петр Давыдыч был лысый, но лысина даже прибавляла ему шарма.

– Ты его в ярости не видела! – Мара подтолкнула Дарину к выходу.

На прощание подруги крепко обнялись.

– Держись там! Я с тобой. – Дарина вскинула вверх сжатый кулак. – Если получится, все-таки отпишись, как и что.

Дома у Мары билась посуда, слышались крики возмущенной Алены Сергеевны:

– Да как ты мог подумать, что это я?! Пошел вон! Убирайся к той шлендре, которая от тебя залетела! Ненавижу!

Очередная тарелка разбилась в нескольких сантиметрах от головы Петра Давыдыча, когда в кухню вошла Мара.

– А на кого мне еще думать?! Какая еще шлендра? – словесно отбивался Петр Давыдыч, стоя у кухонной стены и вертя в руках положительный тест на беременность. Оба родителя резко обернулись к Маре и замолчали.

– Мара! – ахнула Алена Сергеевна. – Это ты?

Петр Давыдыч сперва в ужасе подумал, не тронулась ли жена умом, раз не узнает собственную дочь. Когда же до него дошло, что именно Алена Сергеевна имела в виду, он положил тест на кухонный стол и инстинктивно потянулся к ремню на брюках. Мара с детства знала этот жест и то, что отец лишь попугает ремнем и успокоится, но на всякий случай попятилась в коридор. Отец вынул ремень из брюк и пошел в наступление. Почуяв, что на этот раз без порки не обойдется, Мара дала деру в свою комнату и там заперлась.

– Так это ты… Шлендра малолетняя! – кричал у запертой двери Петр Давыдыч. – И от кого? От того недоноска, с которым в моей машине кувыркалась? Открой сейчас же! Пра-а-аститутка! Воспитал на свою голову… Немедленно открой!

Отбросив ремень, он стал яростно стучать в дверь кулаком.

– Дверь сломаешь, Петя! – прикрикнула на него подбежавшая Алена Сергеевна. – Уйди с глаз моих. Дай я… Доча, открой мне дверь, давай поговорим… – Взволнованная мать прислонилась к двери, чувствуя, как подгибаются колени. – Это не страшно, слышишь, до-очь…

– Не страшно? Не страшно?! – Петр Давыдыч все еще шипел от переполнявшей его злости, но колотить перестал. – Твоя дочь шалава, и это – не страшно?

– Да замолчи ты! – Алена Сергеевна отвесила мужу подзатыльник. – У ребенка стресс. Она может из окна выброситься.

Петр Давыдыч представил эту картину и не на шутку перепугался. Постучал уже аккуратнее:

– Милая, все хорошо. Мы не злимся… Выходи!

– Точно не злитесь? – недоверчиво буркнула за дверью испуганная и зареванная Мара.

– Точно, – ответили родители хором.

Мара медленно открыла дверь.

Через несколько минут на кухне был собран семейный совет, на котором постановили, что: