– Ленни, а что вы сами об этом думаете?
Но Ленни только пожал плечами. Ни больше ни меньше. Полный контроль. Я знаю, что нам еще рано идти к его детской боли, сейчас главная задача – выстроить раппорт, как говорят психологи, то есть контакт, связь. Хотя бы тонюсенькую ниточку…
– Ленни, у меня ощущение, что вы решили давать мне минимум возможной информации, чтобы проверить, разберусь ли я в вашей ситуации сама. Сдаюсь сразу, – развела я руками в попытке показать ему, что здесь безопасное место, где ему не нужно себя защищать. – Без вас не разберусь.
– Я хочу убедиться, что вы лучшая. И что вы стоите моего времени. – Он посмотрел на меня поверх очков.
– Если я сейчас взгляну на вас и прочитаю всю вашу историю, просканировав вас с ног до головы… то я буду лучшей в своем деле? – игриво посмотрела я.
Снова без реакции. Ленни категорически отказывался включаться даже в такую словесную игру.
– Ленни, вы хотите, чтобы я была лучшей. А к себе вы примеряете такое же требование – быть лучшим?
Пиу-у-у-у-у – мой вопрос был похож на выстреливший пустой салют: звук есть, а фейерверк в небе не случился. Ленни не шевельнулся.
Я молчала. Он молчал. Я выдохнула, посмотрела на него и представила картинку: вот он, высокий и статный, стоит на балконе перед народом и… высматривает в толпе своих родителей. По сосудам прокатилась горечь за него: вечное одиночество, необходимость защищаться, потерянность. Эмпатия… Вот то волшебное снадобье, которое поможет мне не уйти с ним в отыгрывание моих реакций.
– Ленни, давайте я вам расскажу, как протекает терапия, и мы сверимся с вашими целями.
– Я и так все знаю.
Ох, разве может он признать, что чего-то не знает… Я представила себе теннисный мячик, который…
– Вы любите играть в теннис?
Он кивнул.
– И я. Когда я только начинала свои тренировки, любила бить мячом о стену. Стена была моим первым спарринг-партнером и, наверное, лучшим: ни одного моего мяча не пропустила, – улыбнулась я, – в любом случае потом наступило время переходить к игре с людьми. Это классное ощущение. Ты бросаешь, тебе бросают. Сейчас я чувствую, что мне хочется бросить мяч вам, я будто пытаюсь сделать удачную подачу, и каждый раз мяч, вместо того чтобы перелететь через сетку, попадает в стену.
– Я и так знаю, как все будет происходить: вы будете задавать мне вопросы, а я буду отвечать, а потом вы скажете, что мне нужно делать.
– Задавать вопросы буду точно. Советовать и говорить, что вам делать, – нет. Это противоречит профессиональной этике и моим личным убеждениям. – Я словно продолжала проводить для него румтур[7] по зданию с названием «Терапия». – Например, я верю, что все ответы уже есть в нас, нам только нужно найти к ним дорогу. Мы работаем вместе, разбираем, что заставляет вас делать то или иное… или не делать… и вы сами принимаете решение, как поступать с этим дальше. А еще мы исследуем наши с вами отношения… – показала я рукой на него и себя.
– Зачем? – дернулся Ленни, похоже, этого он не ожидал.
– Ведь то, как вы выстраиваете отношения здесь, – мини-версия того, как вы строите отношения там, в большом мире. Я работаю в ключе интерперсонального психоанализа, который как раз говорит о том, что мы учимся выстраивать отношения в раннем детстве, а потом повторяем те же схемы с другими людьми. И порой эти схемы не работают…
– Значит, вы будете учить меня отношениям, – он как-то угрожающе повел правой бровью.
– Не учить отношениям, а исследовать их, – сделала акцент я.
Все больше чувствую, как он пытается поставить меня на пьедестал учителя, чтобы потом с грохотом оттуда скинуть. Стараюсь туда не взбираться.