Двадцать последних лет показали, насколько пагубен капитализм для России. Капитализм органически чужд нашей стране и нашему народу. Ничего кроме разрушений и бед он нам принести не может. Только социальное государство, близкое к социализму, способно спасти Россию.

Следует особо сказать о господине Прохорове. Вот новый облик российского капитализма, вот его новое тело, напоминающее изгибом спины саблезубого тигра, изготовившегося к последнему прыжку на раненого мамонта, олицетворяющего русский народ. Это не господин Лужин из романа Достоевского «Преступление и наказание», которого Раскольников спустил с лестницы. Он сам может кого угодно спустить с лестницы. Он даже осмеливается угрожать Русской Православной Церкви, указывая рамки ее деятельности. Не похож он на толстых пингвинообразных капиталистов в цилиндрах, изображаемых на советских карикатурах. Вместе с тем саблезубый тигр должен помнить, что если он промахнется, то мамонт оставит от него мокрое полосатое место.

В том-то и беда теоретиков, что они или вовсе не хотят понимать, или плохо понимают жизнь.

Ф. М. Достоевский

Последние тревожные события в российской жизни и очередная годовщина «кровавого воскресенья» 1905 года вновь выносят на повестку дня вопрос: что такое русская интеллигенция?

О феномене русской интеллигенции уже написано очень много. Но вопрос так и остается без ответа. Прежде всего, до сих пор неясно: какую роль она в большей мере играет в нашей истории – положительную или отрицательную? Чего больше в деятельности русской интеллигенции – пользы или вреда? Я все-таки склоняюсь к тому, что вреда русская интеллигенция в отечественной истории принесла больше, чем пользы.

Здесь сразу следует оговориться, что в этническом и религиозном отношении русская интеллигенция весьма многоцветна и несводима к одному национальному и вероисповедальному знаменателю. Поэтому русской ее можно назвать условно постольку, поскольку ее жизнь и деятельность разворачивается на территории России.

Самой характерной чертой русской интеллигенции является ее постоянное желание освободиться от государственной зависимости. Она в принципе не принимает никакой российской государственности – ни монархической, ни советской, ни либеральной. Свою свободу она почитает как индус священную корову, носится с ней, как курица с яйцом. То есть русская интеллигенция по своей природе анархична. Но любая анархия непременно приводит к жесточайшему деспотизму. И мы видим, как интеллигенция, отстаивая свою абсолютную свободу от государства, порабощается коллективным интеллигентским мнением. О рабской зависимости русской интеллигенции от мнения своей интеллигентской группы много писал Достоевский.

Деспотизм мнения в интеллигентской среде гораздо жестче, чем государственный деспотизм в обществе. Я это очень хорошо помню по своей молодости. Во всех московских диссидентских тусовках допускался любой нравственный релятивизм, любое своеволие. Но в отношении государства позволялось только полное отрицание. Если в такой интеллигентской компании оказывался человек, который выражал лишь тень сомнения в правильности диссидентских установок и хоть в чем-то пытался оправдывать государство, его тут же с позором изгоняли. И делалось это гораздо круче, чем на любом партийном собрании или товарищеском суде, на которых нередко можно было рассчитывать и на снисхождение, и на сочувствие. А те служивые интеллигенты, которые сознательно и искренне работали на советское государство, вообще не считались за людей. Хотя именно они, а не диссидентствующие интеллигенты составляли и составляют, как принято говорить, «цвет нации».