– А что в моих силах? – спросил я в недоумении от того, что происходит и как вообще главный радикал страны, оказался в моем доме, на моем диване. И вообще, насколько мне известно, он уже как месяц убит. – Я не такой как ты. И вообще, я несколько других взглядов.

– А каких ты взглядов?

– Не таких как твои. Я не радикал и подобных методов не придерживаюсь. Я не беспредельщик.

– То есть, нацисты это в твоем понимании беспредельщики?

– Я думаю избивать людей за цвет их кожи и разрез глаз это и есть беспредел.

– Ты знаешь, что пропагандирует национал-социализм?

– Я не знаю. И мне это не интересно.

– Каких политических убеждений ты? – спросил нацист, сложив пальцы домиком и сверля меня через минусовые диоптрии очков своим острым взглядом. – Либерал? Демократ? Каких политических ты взглядов?

– Я не знаю и в политику не лезу.

– Не лезешь, – кивнул головой нацист. – Тогда зачем ты побрил череп? Уверен, что ты не будешь привлекать взгляды?

Я действительно не знал ответа на этот вопрос. Я не знал ответа на многие вопросы.

– Спортом занимаешься?

Я ответил, что хожу в тренажерный зал.

– Это ты молодец, – снова кивнул нацист. – Это правильно. Нация наша должна быть здоровой. А-то погляди кругом, люди спиваются, скуриваются, наркоманят. Кругом педики, лесбиянки и педофилы. Скоро от нашего народа ничего не останется.

Здесь я с радостью согласился с человеком, приветствующим радикальные неонацистские взгляды. Я и сам устал от того что вижу вокруг. Но ощущение что нацист вот-вот вскочит с дивана и резким движением, выкинет вперед руку, меня все никак не покидало. В такой ситуации, я не знал что делать. Нацист сидел и смотрел на меня. В его взгляде я прочел недоверие ко мне. Даже презрение. Возможно, Ткач думал, что я считаю его всего на всего поехавшим нациком, способным лишь качать мышцы и бить представителей иных национальностей, и если честно, в чем-то он был прав.

– Для чего ты занялся железом? – спросил нацист.

– Чтобы стать сильным, – ответил я. – Я смотрел твои ролики в интернете, и ты пристыдил меня за мою худосочность даже будучи мертвым.

– Мертвым?

– Да, – смутился я, совершенно не понимая какого черта, происходит в этой комнате. – Я вообще принял тебя за призрака.

– Действительно, какого черта я здесь делаю? – спросил мужчина, оглядываясь кругом. Он будто только что осознал, что находится в совершенно незнакомой квартире и разговаривает с совершенно незнакомым ему человеком.

– Разве ты не знал, что умер?

– Догадывался, – ответил нацист.– Скорее всего, из тюрьмы я не вышел. Да?

– Тебя пытали в одиночной камере и… убили.

– Откуда ты это знаешь? – спросил нацист.

– Из новостей, – ответил я. – Это было зверское убийство.

Нацист поправил очки.

– Я припоминаю, – сказал он. – Помню, как мне вырывали ногти на ногах и резали бритвой. Странно, но я совсем не помню боли.

– Говорят, ты согласился взять на себя убийства двадцатилетней давности. Хотя я не знаю даже о чем речь собственно.

– Меня сломали, – задумчиво произнес нацист. – Там любой сознается, в чем бы его ни обвинили. Вопрос лишь во времени. Ты либо сразу подпишешься, либо позже. Но ты подпишешься, даже в убийстве собственной матери. Лишь бы от тебя отстали.

– Страшно представить.

– Если умирать за идею, то не страшно. Я был к этому готов, в принципе. Я лишь хотел сделать лучше и чище это обреченное государство без будущего.

– Но фото жуткие.

– Фото? Какие еще фото?

– Не имею понятия, как они просочились в интернет, но они действительно есть. Возможно, тот, кто делал эти фото, намеренно опубликовал их.

– Покажи, – мужчина поднялся с дивана и направился к письменному столу, где стоял мой компьютер. – Я слабо в это верю. Подделать могут все что угодно.