Я долго рылся в своем рюкзаке в поисках мобильника. Я никогда не запоминаю номера телефонов и много чего еще. И чаще довольно важную информацию я тоже не запоминаю. Готов поспорить, что завтра не вспомню, как давал ей свой номер. Продиктовал цифры.
– Как тебя зовут? – спросил я из-за желания поговорить с ней.
– Никак. – она опустила голову.
– А вообще – она заговорила снова – Ника, Вероника, Вера, Вирджиния. Я имею право выбирать. Даже имя.
– Ты права, все имеют право.
Несколько секунд молчания, а во мне заговорило незнакомое чувство. Я протянул руку к бутылке, которую держала Ника.
– Что там у тебя, дай попробовать! – понюхал содержимое бутылки, запах сладкий и очень приятный, но с какой-то резкостью. Я отхлебнул и почувствовал широкий спектор вкусовых ощущений, столько и сразу. Сначала сладость и прохлада, потом обжигающий огонь до самого желудка. Жесть. Слышу закатывающийся смех. Это Ника смеется.
– Перестань смеяться! Ужас, как ты это пьешь? Ну, в целом вкусно.
– Мне нравится – ответила она и залпом выпила, наверное, стакан.
На улице уже стемнело. Горят фонари и разбавляют темноту противным желтым светом. Сверху видно было каждый уголок, в который попадал этот противный свет.
– Пошли спустимся отсюда – предложил я.
Ника покивала головой и нажала кнопку лифта. Ждать он себя не заставил. Мы зашли в не совсем старый, но, тем не менее, испорченный дикой молодежью лифт. Спустились вниз.
Улица напоминала огромное незаконченное черное полотно с желтыми просветами. Некрасиво. Я бы мог сравнить это с космосом, но нет, космос куда прекраснее. Ночь – жуткое время. Ночью всё становится другим и ты в том числе. Темнота открывает сокрытое и закрывает то, что видят все, когда светло. Даже в человеке срабатывает это. Думаю, примеров не надо.
Мы идем по узкой улице вперед в темноту. Мы растворяемся в ней. Мы в ней тонем. И вместе с нами в ней тонет наше прошлое. Оно уходит за грань нашей прежней жизни, уходит в никуда. А мы живем и просто забываем и не замечаем. А сейчас мы просто идем.
Узкая улица с редкими фонарями привела нас к парку, небольшому, но уютному. Кира легла на лавочку. Она настолько пьяна, что я не понимаю ее слов. А она что-то говорит. Не знаю, как она дойдет до дома, возможно стоит ее проводить, но я даже не знаю адреса. Еле разбирая сквозь тишину проходящее мычание, я слышу:
– Сколько времени? Чувак (пауза) скажи!
Я посмотрел на часы и сказал:
– 23:36. Ты далеко отсюда живешь?
– Нет. Я живу здесь! Я живу там! Я живу везде! Я Живу сейчас! – она приподнялась на скамейке и допила все что оставалось в бутылке.
– Я серьезно. У тебя родители ведь есть, где они живут?
Я очень хотел спать, но оставлять ее здесь посреди улицы одну и пьяную я не хотел. Поэтому я взял ее мобильник. Она была не в состоянии сопротивляться. Нашел номер мамы, позвонил и узнал адрес.
Судя по голосу женщины на том конце, я понимал, что девушку, которую я приведу, там не ждут.
II
Прошло около двух недель после той сумасшедшей ночи, когда я встретил Нику и пьяную отвел домой. Я совершенно не представлял ее родителей такими, какими они есть. Замученные, серые, несчастные. Я не стал их расспрашивать, что и как, я просто отдал им девчонку и пошел к себе домой вдоль тихих ночных улиц, освящаемых противным желтым светом фонарей еще советской эпохи.
Естественно я не раз вспоминал о Нике и не раз пытался анализировать ее странное поведение и странные мысли, которые она выдавала мне. Независимость, собственные рамки. Я пришел к выводу, что ее позиция в жизни – быть свободным во всем и стараться быть свободным. Но мало кто знает, что такое свобода. Я, например, не знаю. Честно признаюсь – я боюсь свободы. Я не умею быть свободным, я сам загоняю себя в вечные рамки. Ладно, пора уже заканчивать о ней думать. Интересный человек. Но вряд ли я еще раз с ней встречусь.