Распрощавшись с Мишель, мы взяли тяжеленную тумбу – она весила не меньше полтонны! – и еле выволокли её в подъезд. К счастью, лифт работал. Но на улице пришлось тащить её метров триста – мы чуть не сдохли.

– Ты меня нарочно позвал, – обвинил я.

– Чё это?

– Чтоб тумбу в одинокого не тащить!

– Да тумба-то при чём? Мы ж давно договорились встретиться.

Он почти победил, но тут я сообразил:

– Да не гони ты, Грик! Могли и в клубе встретиться, а ты к себе позвал!

Он глухо захихикал, потом заржал и с размаху хлопнул меня по спине.

– Лютек, Лютек, да ты не изменился, всё такой же неженка. – Он снова заржал. – Ничё, считай, это посвящением. Не буду больше тебя цветочком называть. – Он хохотнул. – А то взбесишься ещё.

Нарочно провоцировал. Срать он хотел на мой дефект – никогда особо не боялся. Единственный, наверно, без опаски цветочком называл. Задирал постоянно, при этом вечно напоминал, что мы типа друзья, должны помогать друг другу и всё такое. Помогал-то в основном я. Прям как сейчас. А он скалился и называл неженкой. Говнюк!

До клуба мы топали пешком, всё какими-то дворами и проулками. Пару раз Грик буквально на несколько секунд отходил к подозрительным типам. Наверно, это были те самые счастливцы, которых славный офе́ня одаривает чудесной пылью, потому что ни одному из них он не пожал руку.

В конце концов мы оказались в настоящей заднице, где, наверно, даже днём никто не чувствовал себя в безопасности. В темени узких проулков шарились тощие наркоши с опухшими рожами. По углам стояли размалёванные старые тётки, которые силились сойти за молоденьких девок. И ведь не постеснялись надеть коротенькие юбки и блузки с таким декольте, что и за триста световых в глаза бросались морщины на их обвисших сиськах. А в одной из подворотен кто-то громко стонал.

По спине пробежал холодок.

В клубе ожидаемо грохотала музыка: что-то электронное с тяжёлыми басами. Толпа бесновалась в преддверии эйфории. От мерцания красно-зелёных лазеров рябило в глазах.

Я дико боялся потерять Грика и, вцепившись в его плечо, топал следом. А топали мы, кажись, вечность, будто по кругу ходили, как бараны. Потом наконец зашли за бар в тесный коридор. Там двое подпирали стены – один в чёрной кожанке, второй в майке, – оба с оружием.

– Это кто с тобой? – спросил мужик в кожанке, когда мы подошли ближе.

– Это Лютек.

– Цветочек, значит? – воодушевился второй.

– У себя? – спросил Грик, кивнув на дверь.

– Заходи.

Мужик в кожанке и Грик зашли внутрь. А этот в майке подошёл ближе и страшно оскалился.

– Куришь? – спросил он.

– Нет.

Он обрадовался и протянул мне леденец. Отказать я не посмел – тут же развернул фантик, сунул леденец в рот и кивнул типа спасибо. Мужик протянул ещё один. Я снова взял.

– Глаза у тебя дивные.

Он прям засмотрелся. Пялился так жутко, будто в пятое измерение. А потом с прежней весёлостью спросил:

– Ты, цветочек, откуда этого проходимца знаешь?

– Грика? Так мы в детстве дружили.

– Что за прозвище у него такое?

– Да там… Неважно, в общем.

– Ну раз неважно. И как тебя зовут, Лютик?

– Так и зовут: Лютек. Через «е». Люций.

– Дала ж тебе мамка имя. – Он хохотнул. – Девку, наверно, хотела, а вышел ты: весь такой бабочка, а в платье не нарядишь.

– Шёл бы ты!

– Ну-ну, расслабься. Думай, перед тем как тявкать. А лучше молчи. Ясно?

Я кивнул.

– Вот и здорово, Лютик. Вот и замечательно.

Он насыпал мне в ладонь горсть конфет, закрыл её в кулак и снова на меня уставился. Потом заторможенно обернулся на открывшуюся дверь и отошёл. А я с трудом сдержал вздох облегчения, потому что грёбаный Грик наконец решил свои дела и вышел из кабинета.