– Что делаешь на каникулах?

– Да ничего особенного.

– Читаешь что-нибудь не по программе?

– Нет, если честно, – сказала Даша. – Почему-то не хочется.

Она и по программе-то, сказать по правде, не читала.

– Ты в последнее время задумчивая такая, постоянно витаешь мыслями где-то далеко. Если хочешь, можешь мне рассказать. Иногда с родителями или с подругами не хочется делиться, а с посторонним человеком – легче. Никто в школе не узнает.

Даша сказала:

– Не хочу, – и правда не хотела.

– Можно тогда я спрошу?

Даша промолчала.

– Хорошо, не буду спрашивать.

– Знаете, – неожиданно выдохнула Даша. – У меня есть подруга, очень близкая, самая лучшая, вы ее не знаете, она не из нашей школы, тоже учится в десятом. Она встречается с парнем, давно, все серьезно у них. Теперь у нее задержка, и она не знает, что делать. Она еще никому об этом не рассказывала, только мне. Она боится и не знает, как ей быть.

Они перешли дорогу и вошли в сквер, Даша разглядывала верхушки деревьев, унизанные вороньими гнездами. Небо было бледное-бледное, предснежное. В горле пересохло.

– Я родила сына в шестнадцать лет, – неожиданно сказала Анна Ивановна. – С той самой минуты, когда впервые его увидела, ни одного дня в жизни не жалела, что стала матерью.

– Я не знала, что у вас сын, – глупо сказала Даша.

Если задуматься, она ни о ком из учителей ничего не знала.

– Он, конечно, взрослый уже. Красивый, умный, врач! Окулист! Работает в Германии, две дочки у него, двойняшки, внучки мои. Его семья – это самое лучшее, что у меня есть! Хотя я была с ним одна, хотя нам было тяжело, хотя мои родители не сразу приняли меня с ребенком и я училась на заочном, жила у тетки, работала, стирала руками пеленки, я так и не смогла найти ему отца, у меня не было времени ходить на свидания, но я голову даю на отсечение – я ни о чем никогда не жалела.

Даша слушала молча. Ей казалось, она и так наболтала много лишнего. Было все равно, что там за сын у Бабани, и чуть-чуть стыдно, что совсем не интересно слушать про него и хочется поскорее уйти домой. Почему стоит только чем-то поделиться, как люди, не дослушав, начинают рассказывать собственные истории?

– Если захочешь поговорить про подругу, приходи, – сказала Бабаня и погладила ее по плечу. – И подругу приводи.

Даша проклинала себя за свой длинный язык: через несколько дней ей предстояло войти в класс и сесть напротив Анны Ивановны, знающей теперь намного больше, чем следовало.

– Самое главное, ты ей объясни, что родителям все равно сказать придется, – втолковывала Бабаня. – Лучше рано, чем поздно, и еще чтобы никаких таблеток и ни к каким бабкам. А то ведь разные бывают случаи, здоровья потом не вернешь.

– Кому объяснить? – не поняла Даша.

– Подруге твоей, как ее зовут?

– Лиза, – назвала Даша первое попавшееся имя. – Но это другая Лиза, не Самойлова.

– Я поняла, что другая, это частое имя. Да не волнуйся ты так, на тебе же лица нет. В вашем возрасте кажется, что это катастрофа, личный конец света, земля из-под ног, а потом приходит понимание: ничего страшного-то не произошло. В нашей школе практически каждый год такое случается, кто из десятого идет рожать, кто из одиннадцатого. Вот здесь живет недалеко Вика Мезенцева, очень хорошая девочка, пухленькая, скромная такая, застенчивая, но приветливая всегда. Я ее часто вижу, она гуляет с мальчиком. Два года назад ее мама ко мне приходила, так плакала, чуть все глаза не выплакала, что же теперь с Викой будет? Пятнадцать лет… А в результате отличный пацан получился, вся семья в нем души не чает.

Она снова начала о других, будто истории из чужой жизни могли помочь и все исправить, и Даша почти не слушала. Сельдерей, вспомнила она, сельдерей! Корень сельдерея!