Я оглянулся, чтобы определить, насколько заметным или незаметным окажется мой взлет на четырехметровую высоту, и увидел старушку, шагавшую по улице в мою сторону. Она шла, опустив голову, быстро переставляя ноги, но делая мелкие шажки. Старушка не смотрела на меня, из чего я заключил, что идет она не ко мне. Просто старушка шла привычной дорогой и, наверняка, собиралась обойти забор по кратчайшему пути. Разумеется, от местной жительницы я мог узнать и историю, и причину появления забора. Вот только мои расспросы могли вызвать у старушки подозрения, да и сама она захотела бы узнать, кто я, что тут делаю и куда направляюсь. Поэтому беседу в реальном мире я решил заменить разговором в майе.

– Здравствуйте! Вы не подскажете, как лучше добраться до Калиткино?

– А вот туда иди! – старушка махнула рукой направо. – Обойдешь забор, и снова выйдешь на старую дорогу. Она тебя прямо в Калиткино и приведет.

– Кто же тут этот забор поставил прямо поперек дороги?

– Да уж, считай, пять… да нет, шесть лет тут стоит. Так и ходим вокруг.

– Кто его поставил-то?

– Да монастырь тут открыли, наш, славословный, – старушка сложила пальцы правой руки в щепоть и поочередно дотронулась до правого плеча, левого плеча и лба. Это был треугольник – символ веры хрустианской религии и, в том числе, одной из его ветвей – славословия.

– Что же монахи о людях не подумали? – спросил я.

– Как не подумали? – удивилась старушка. – Они денно и нощно молят за нас, грешных, бога нашего, Изуса Хруста, да будет благословенно его имя.

Старушка вновь сотворила треугольник.

– Я про забор говорю. Зачем они поставили забор поперек дороги?

– Так ведь там раньше землица была ничейная, там издавна мы, перебежкинские, пасли скотинку вместе с калитковскими. Ох, какая там травка была на заливных лугах вдоль ручья! Молоко у моей коровки получалось обильное, вкусное! А на том берегу, на пригорке, церквушка стояла старинная. При Уравнителях-то церквушку закрыли, обветшала она, развалилась. А при нынешней власти вновь вернулась сюда благословенная славословная вера. – Старушка еще раз треугольником осенила лицо. – И вот эти места так понравились нашим заступникам перед богом, что порешили они не только церквушку восстановить, но и возвести здесь монастырь для благословенной славословной братии. Вот и отгородили они монастырь. А заодно обнесли изгородью луга, ручей да часть рощицы. Так что туда, налево, ты не ходи, там, считай, верст десять вокруг надо обойти. А направо – вдвое короче.

– Где же вход внутрь? Почему не сделали ворота на месте дороги?

– Так ведь благословенная братия проложила в монастырь дорогу со стороны Калитикно, от большого шоссе. Они и замостили дорогу, и парадный въезд в монастырь сделали во славу божью. А этой дорогой они не пользуются. Благословенная братия в свой монастырь только на машинах ездит, пешком от станции не ходит. Так что с этой стороны дорога уже пять… да нет, шесть лет закрыта.

– Но почему для людей-то не оставили проход? Почему вам, местным жителям, не разрешают ходить по старой дороге?

– Ох, так кто же нам, грешным, позволит ступать по благословенной монастырской земле, посвященной богу нашему, Изусу Хрусту? – старушка сотворила треугольник. – Мы уж как-нибудь по краешку обойдем, лишь бы простились грехи наши тяжкие, лишь бы молилась за нас благословенная монастырская братия. Да и ведь они нас не гонят со двора, в церквушку-то нас пускают, отмаливать грехи наши тяжкие, да жертвовать малую толику на монастырь во славу божью.

Старушка помолчала, вспоминая о чем-то, и быстрым движением смахнула набежавшую слезу: