Мне не нравилось, что работал только я и мама, которая постоянно готовила и следила за бабушкой, а он приезжал в «райский уголок», валяться на раскладушке под старой яблоней или сидеть в кресле качалке под раскидистым орехом и писать мемуары. Поливать огород, бегать в магазин за хлебом, носить воду, все приходилось делать мне. Также в это время начинался активный сбор абрикос, и яблок, поздних вишен, чтобы потом приготовить из них варенье, но для этого надо было купить сахар, и заправить в баллон газ. А потом дежурить в летней кухне, где температура поднималась до пятидесяти градусов, чтобы не пригорело варенье, здесь я нес вахту вместе с мамой.

В варке варенья был и положительный момент, это сбор пенки, самого лучшего, что есть в нем, самая же лучшая пенка с вишен, просто божественная, а какой аромат. Одна часть абрикос шла на варенье, а другая на сушку. Яблоки обычно все сушили. На специальные противни выкладывались дольки, и отправлялись на крышу старого сарая. Из-за этого в них постоянно заводились червячки, и приходилось пересыпать содой, что не особо помогало. Когда у соседке созревали груши она делилась с нами и мы запекали их в золе, но дядюшка всегда намеревался все присвоить себе, не поделившись, это мне не нравилось и я просто отбирал из золы столько сколько хотел, но в разумных пределах, он это конечно отмечал, и говорил, что груш стало меньше, но на это я не обращал внимания или отвечал, что ему кажется. Груши получались сморщенными, с запахом дыма, но при этом вкусными, а зимой если они доживали из них варился самый кошерный узвар из всех узваров.

Так проходил июль и в начале августа мы уезжали обратно в город, при все моей нелюбви к даче, было как-то грустно покидать ее, и моих подружек. В эту пору активно созревали фрукты и овощи, и они доставались бабкам и алкоголикам, к пиру присоединялись еще дятлы, воробьи, и мыши. Все, что не взял человек брали животные. Дятлы, например, очень охочи до орехов, они хватают орех помещают его между веток, и выдалбливают ядро, идешь по саду смотришь орех симпатичный поднимаешь, а в нем дырка – сразу видно дятел постарался. Если каким-то чудом удавалось урвать свою законную долю урожая, ее нужно было забирать сразу, ибо если оставит в садовом домике, то погрызут мыши. Одно радовало, что фрукты и орехи росли без нашего вмешательства, и нам оставалось только собирать их при удобном случае.

Август плавно переходил в сентябрь, начиналась школа и уже поездки на дачу не были такими напряженными, как весной и летом. Постепенно холодало, но не как в средней полосе, а по южному, мягко, бабье лето радовало своей паутинкой и уставшим осенним солнцем. Вторая половина дня, предпоследний автобус, полупустой салон, место возле окна, солнце на западной части небосклона, закрытый железнодорожный переезд в ожидании поезда, лай собак, тихий разговор мамы с подругой, что может быть прекраснее, чем переживать момент единения миром, который останется в памяти на всю жизнь. Даже те крохи урожая, что нам оставались, хватало, чтобы поесть и оставить еще на зиму про запас. Вот, например, виноград, очень любили наша соседка самогонщица и воробьи. Созревший, слегка подбитый заморозком он становился еще вкуснее. Кисти были не большие, но их было много. Проблема была в том, что его нужно было правильно подрезать несмотря на то, что Изабелла неприхотливый сорт, но получалось, как получалось. На пару трехлитровых банок домашнего вина собрать удавалось.

Вино получалось настолько сухим, что казалось это вовсе не вино, а августовская степь, с выжженной травой и приправленная вечно дующим восточным ветром. Оно стояло на кухне под столом в трехлитровых банках с натянутыми на горлышки медицинскими перчатками, которые раздувались от газов и были похожи на перевернутые вымя коров. я нырял под стол, снимал импровизированный затвор, обмокал палец в вино и, как искушенный сомелье пробовал. Потом винокурню прикрыли, когда выяснили причину моей активности в том районе, было немного обидно, но не велика потеря.