Ага. Хрена-с два. Мои мечты рассыпались, как карточный домик, который батя подошёл и сдул, даже не приложив усилий. Этот кусок дерьма, этот урод, это чудовище во плоти… я мечтаю о преисподней. Хочу, чтобы ад существовал, и мой папаша горел в нём.

Опустив глаза ниже, я замечаю кусочки светлых волос в раковине и канцелярские ножницы на краю керамического бортика.

«Почему это так расстраивает меня?»

Выкрутив кран на полную мощность, я смываю волосы в слив и промываю лезвия.

«Зачем я это делаю?»

Никто не может ответить на мои вопросы. Никто не хочет отвечать на мои вопросы.

Я выхожу из ванной комнаты спустя пару секунд, так и не добравшись до туалета.

– Федь! – Выкрикиваю, стоя в прихожей. – Я погнала. Надо узнать, чё там с Ерке. Нельзя упускать мою маленькую золотую жилу.

Я слышу, как скрипят половицы и щёлкают механизмы в Фединой старой коляске. Он что-то говорит, но я не слышу, потому что пихаю последний рабочий наушник в ухо.

– Можешь не провожать! – Быстро накинув кроссовки, я открываю дверь. – Покеда, здоровяк, – и выхожу, захлопнув за собой.

«Прочь», – я сигаю, будто со склона, практически перепрыгивая ступеньки. – «Прочь», – хватаюсь за грязные перила и перекидываюсь через них, приземляясь на ноги этажом ниже. – «Прочь из этого дома», – с этой мыслью я влетаю в запертые двери подъезда, по которому разносится металлический гул и мой проглоченный злой всхлип.

Я познакомилась с дядей в пятнадцать лет. Отец и раньше представлял нас друг другу, но я никак не могла запомнить имя ближайшего родственника. Родной брат моего отца – статный, высокий, обаятельный джентльмен – таким он казался мне в пятнадцать лет.

Он был преподавателем истории древнего Востока и на застольях часто рассказывал о тонкостях своей профессии. А ещё он постоянно хмурился, когда я называла его дело «профессией». Наверное, для него это нечто большее. Я так думала, когда мне было пятнадцать лет.

– Амир, – я впервые подаю голос, когда автомобиль притормаживает. Сидя на заднем особо не поговоришь. Так ещё и дядя, судя по его хмурому виду, не настроен на беседу. Всю поездку он молча следил за дорогой. Иногда прибавлял и убавлял радио. Это в порядке вещей, я привыкла, что моё присутствие ему досаждает. Я ведь обуза. Пустое место. Нежеланный ребёнок. Я всё это знаю. – Прости, что тебе пришлось там появиться. Это недоразумение.

– Ты – недоразумение, – вздыхает дядя и глушит мотор.

Мимо окон проносится весёлая шайка подростков. Во дворе гудит клаксон разъярённого водителя. Кто-то подпёр его и забыл оставить на лобовухе свой номер. Сетуют мамочки, возмущённые неприятным звуком, лают пудели и шпицы – домашние плюшевые игрушки. Амир и сам вот-вот залает, а пока только стучит пальцами по баранке руля.

– Данеш в курсе? – спрашиваю я, в тайне мечтая, чтобы он не посвящал драгоценную жену в тонкости нашего общения.

– Естественно, – отвечает дядя. – А ты чё думала? Я не буду скрывать от неё такого, – он делает акцент на последнем слове. Хотя я до конца не понимаю, что в этом такого.

Но настроение у меня мгновенно портится. Теперь одного Амира я могу – он отдалённо напоминает мне отца, и это накидывает ему пять халявных баллов моего расположения. А вот Данеш… Данеш – исчадие ада в юбке. Ненавижу, когда они бортуют меня вдвоём, а это случается так часто, что я уже даже не считаю. И ведь их никогда не волнует, где я сплю, что ем, почему не появляюсь дома по несколько дней – они просто берут и отчитывают меня. Им неинтересна ни причина, ни повод.

– Идём, – говорит дядя и выходит из машины.