– Как же тебе не стыдно приходить в таком виде в гости? – произнес с укором отец.

– Папа Алеша! – вырвалось у меня. – Я не виновата… я торопилась…

– Что это? Как она вас называет, Alexis? – удивленно спросила Нелли. – Па-па A-ле-ша! – протянула она, и голос ее дрогнул от затаенного смеха.

Ну, уж это было слишком! Она могла возмущаться моим нарядом, моими грязными ногтями, но… смеяться над тем, как я называю мое Солнышко?! Какое ей до этого дело?

Я уже готова была ответить ей какой-нибудь резкостью, как вдруг из-за поворота аллеи выбежал поручик Хорченко, один из часто бывавших у нас товарищей моего отца. Это был веселый человек, охотно шутивший и игравший со мной. И мы были с ним добрыми друзьями.

– Ага, вот вы где, моя маленькая невеста, – проговорил он, вырастая передо мной, как Конек-Горбунок перед Иванушкой. – Осмелюсь ли я надеяться на счастье вести вас к столу? – дурачась и смеясь, он подставлял мне руку «калачиком».

Вмиг и моя стычка с детьми, и неприятное знакомство с теткой – все было забыто. Я подала руку своему кавалеру, и мы, смеясь, пошли вперед.

За столом мой веселый кавалер посадил меня подле себя, накладывал кушанья и пресерьезно уверял, что у него в Малороссии, как у злодея Синей Бороды, четырнадцать жен томятся в подземелье замка, а я буду пятнадцатой. Я хохотала, как безумная. Мне было ужасно весело!

– А знаете, Михаил Лаврентьевич, – совершенно разойдясь, очень громко проговорила я, бросив торжествующий взгляд на Нелли, которая сидела около моего Солнышка, – я охотно поехала бы с вами и стала бы пятнадцатой женой Синей Бороды. Ведь вы не стали бы упрекать меня за не совсем хорошо вычищенные ногти, как это делают некоторые классные дамы?.. Не правда ли?

Я увидала, как при этих словах вспыхнуло и без того румяное лицо Нелли, – и втайне торжествовала победу.

Обед прошел весело и оживленно. Правда, у меня было не совсем хорошо на душе после злополучных сцен в саду, но я умышленно громко разговаривала и хохотала, чтобы показать Вове и его компании, как я веселюсь, как отлично себя чувствую и без них.

Вова за обедом сидел по соседству с Лили и внимательно слушал ее громкий и непринужденный рассказ. Лили держала себя совсем как взрослая. После обеда хозяйка упросила одного из приглашенных офицеров – Гиллерта – сыграть на рояле. Он сел, и через минуту из-под его белых длинных пальцев полились чудные звуки.

Мне казалось, что эти звуки говорили о цветах и о небе, таком лазоревом и прекрасном в летнюю пору, и о пении райских птичек, – вообще о чем-то ином, чего еще не могла понять, но уже смутно предчувствовала впечатлительная душа маленькой девочки…

Я стояла, глубоко потрясенная… Я забыла все: и стычку в саду с молодежью, и ненавистную Нелли Ронову, словом, все, все… Мне казалось, что я нахожусь в каком-то волшебном чертоге, призрачном и прекрасном, где легкокрылые прозрачные существа витают в голубом эфире и поют чудесный гимн, сложенный из дивных звуков!

Вдруг резкий смех, раздавшийся над моим ухом, точно ножом резанул меня по сердцу.

– Пожалуйста, не проглоти нас, Lydie, ты разинула рот, как акула!

Сейчас же и призрачный чертог, и легкокрылые эльфы – все исчезло. Предо мной стояла рыжая Лили и хохотала до слез над моим открытым ртом и над моим растерянным видом. Но странно, я не рассердилась в этот раз на маленькую насмешницу. Моя душа еще была полна дивных звуков…

– О, как он играет! Как он играет, Лили! – произнесла я, задыхаясь.

– Тебе нравится? – подхватил подбежавший к нам Вова и посмотрел на меня сияющими влажными глазами. – Гиллерт молодец! Только и Лили молодец тоже. Если б ты только слышала, как она играет на гитаре и поет цыганские песни!