Прошли годы, но не сложились семьи ни у меня, ни у моего любимого Николая. У меня тоже всё было совсем не радужно. Мой второй после Салима муж вскоре умер и я опять жила одна с детьми своей жизнью. По возможности обходила стороной этих людей причинивших мне невыносимые страдания. Только сердце моё щемило и болело при случайных встречах с ними во дворе дома, в котором мы получили квартиры как сотрудники одного санатория.

Сердце щемило ещё и от того, что при мне, а может только по моей вине, мать, желая счастья своему единственному сыну, смогла своими руками совершить обратное, чем велит материнский долг. В результате её любовью была убита наша любовь и сломана судьба единственного её сына, погиб внук и стали глубоко несчастными сама баба Валя и я.

Как одна из пострадавших сторон этой трагедии, от моего сокрушения в происходящем с матерью и сыном, я рискнула взять на себя право рассуждать о порядочности в семейных отношениях. И сопоставить безграничную жертвенную материнскую любовь, отказавшуюся от настоящей любви к мужчине ради своих детей и её антагонизм – гипертрофированное эгоистичное материнское чувство любви, превратившееся в нелепую убийственную ревность с ненавистью, которая застила глаза неплохой в принципе женщине, понудив её забыть о порядочности, всепрощении и безмерном родительском терпении.

Эта история подтвердила верность высказывания Михаила Булгакова:

«Злых людей нет на свете. Есть только несчастливые».

Я тоже так считала всегда, поэтому последние дни своей жизни баба Валя провела в моём обществе. Произошло это по воле обстоятельств.

Как то совсем уж постаревшая и больная баба Валя сидела на лавочке рядом с другими соседками. Я, поздоровавшись со всеми, намеревалась пройти мимо, как всегда, но меня остановила старшая по улице, чтобы обсудить вопрос о грядущем субботнике накануне первого мая. Для разговора мы остановились у пышных цветущих кустов сирени на газоне рядом со скамейкой для «аксакалов». И я услышала, как баба Валя жалуется соседкам:

– Я только вчера выписалась из больницы, но без улучшений и по-прежнему очень плохо себя чувствую. – Чуть не плача она продолжает:

– Мне надо продолжить лечение на дому, а уколы некому поделать.

Тут все соседки, как по команде на «раз», повернулись в мою сторону, они знали, что я умею делать инъекции. Я, к тому времени, отучившись несколько месяцев в Туапсинском Гидрометеорологическом техникуме, получила диплом инструктора по оздоровлению. Мне от души стало жаль старушку, но я думала:

“Вот хитрюга, – это же провокация!”

Не думая, что она согласится и, скорее для соседских ушей, я предложила:

– Баба Валя, если хочешь, то я могу приходить к тебе ежедневно и делать уколы, назначенные врачом.

Баба Валя, до этого ненавидевшая меня, молча, покорно кивнула головой в платочке и со стоном встала с лавочки.

"Да, укатали Сивку – Бурку крутые горки, как говорят в простонародье!" – Подумала я.

Тем временем Куролесиха крепко взялась за мою руку, опираясь на меня и трость, еле переставляя больные ноги, повела меня к себе, как впервые много лет тому назад. Нас провожала взглядами молчаливая озадаченная толпа соседей. Это же село и все, всё знали о нас и о нашем непростом бурном прошлом. Представляю себе, какая дискуссия развернулась там, на лавочке, когда за нами закрылась подъездная дверь, громко крякнув тугой железной пружиной! Даже позавидовать можно, сколько пищи для разговоров соседки получили и так неожиданно для себя.

С этого дня я стала ежедневно заходить к бабе Вале измерить её артериальное давление, сделать назначения врача, занести лекарства из аптеки и ещё много чем помочь ей. Спившийся Николай ничем ей не помогал, только устраивал пьяные скандалы, проедал и пропивал её пенсию. Видя моё доброе к ней отношение, стала баба Валя понемногу оттаивать и открываться мне. Она рассказывала про свои накопившиеся обиды на сына, а я слушала, и не могла заставить себя не думать о своей любви, загубленной ею в прошлом.