Кстати, о прокурорах. Сохранение рядом с госаппаратом ставшего безответственным партийного аппарата напрочь рушило правосудие в стране. Прокуроры и суд обязаны подчиняться только законам страны, а их дает Советская власть, т. е. они должны подчиняться Советской власти. Но фактически они обязаны были подчиняться партаппарату, без ведома которого их не могли ни назначить на должность, ни снять с нее. Пока Советская власть и партаппарат были связаны одной судьбой, то это куда ни шло. Но как только партаппарат стал безответственным, то это начисто перечеркнуло и правосудие, и Власть Советов.

Наличие двух аппаратов управления размазывало персональную ответственность в принципе, и это нравилось и госаппарату. Не надо думать, что все чиновники госаппарата так уж мечтали о своей свободе и независимости от обкомовских и цэковских придурков. Работник госаппарата должен непрерывно принимать решения по своему делу, а его решения не всегда бесспорны. Иногда приходится выбирать между плохим решением и отвратительным. Но принимать решение надо – на то ты и руководитель. И вот в этом случае подобные решения хорошо согласовать с «мудрым» обкомом или ЦК. Тогда, в случае неудачи, работник госаппарата вроде уже и не так виновен в принятии глупого решения.

Госаппарат результатом своей деятельности давал стране все материальное – хлеб и сталь, машины и квартиры и т. д. и т. п. А партаппарат к этому мог только примазаться. Его продукцией были отчеты о якобы проделанной блестящей работе. В результате партаппарат все дела страны стал уводить из реальной сферы в виртуальную (в действительности не существующую) сферу – в сферу отчетов о делах. Стало не важным, даже в госаппарате, сделал ли ты дело, важно – сумел ли отчитаться. Это одна из сущностей бюрократизма, она была всегда, но при Сталине с ней пытались бороться, а если к этому подключался и сам вождь, то боролись беспощадно.

Оставление партийному аппарату государственной власти губило внутрипартийную демократию, учреждало надо всеми диктатуру кучки партийной номенклатуры. Сталина заботила возможность открытого высказывания своего мнения любым коммунистом, да и просто гражданином. Он настойчиво добивался критики, и не для того, чтобы кого-то поразить «плюрализмом мнений» или либерализмом. Любая критика так или иначе освещает недостатки, а устранение недостатков – залог того, что большевики удержатся у власти. Критика – это отсев мусора из партии. При чистках партии при Сталине процесс оценки коммунистов происходил на открытых собраниях, чтобы беспартийные тоже могли критиковать коммунистов. Это и в народе вызывало уважение, а коммунисты не чувствовали себя кастой неприкасаемых.

Пока опасность поражения висела надо всеми функционерами ВКП(б), то и низовые партаппаратчики были заинтересованы в критике, даже если она и была нелицеприятной, и Сталин следил за этим. Чтобы никто ни партии, ни народу рот не закрывал, он пояснял аппарату Московской парторганизации:

«Нередко требуют, чтобы критика была правильной по всем пунктам, а ежели она не совсем правильна, начинают ее поносить, хулить. Это неправильно, товарищи. Это опасное заблуждение. Попробуйте только выставить такое требование, и вы закроете рот сотням и тысячам рабочих, рабкоров, селькоров, желающих исправить наши недостатки, но не умеющих иногда правильно формулировать свои мысли. Это была бы могила, а не самокритика… Вот почему я думаю, что если критика содержит хотя бы 5—10 % правды, то такую критику надо приветствовать, выслушать внимательно и учесть здоровое зерно».