Чем дольше я сидела на диете, тем труднее становилось, хотя на тот момент я и не замечала связи. Я была маленькой обжорой, нуждающейся в духовном исцелении, силе воли и самоконтроле, и, возможно, в очередной одобренной врачами причудливой диете. Я продолжала попытки. Я хотела сохранить ту самоотверженность, которая возникла во время самой первой диеты Аткинса… Но один маленький промах в решимости, и я съедала целую банку миндального масла, или шесть низкоуглеводных протеиновых батончиков, или, если я действительно срывалась, – упаковку апельсинового печенья с клюквой. Иногда после этого я заставляла себя бегать, что, конечно, вызывало жуткий дискомфорт.
У меня был период в несколько месяцев, когда я глотала по тридцать БАДов в день. Мама приносила их с форумов, посвящённых СПКЯ. Я горстями глотала таблетки в перерывах между уроками в школе. И если это не было совпадением, то в те несколько месяцев у меня действительно начались месячные. Но потом вмешалась жизнь. Я пыталась пополнять запасы БАДов, когда те заканчивалась, однако я принимала около двенадцати разных, и кто знал, какие из них действительно работали, а какие – нет?
После нескольких лет неудачных диет, когда за четыре года месячные начались всего несколько раз, я поддалась панике. Мне ничего не помогало. Я не выздоравливала. Я постоянно голодала, так не должно было быть. Почему я всё время хотела есть? Я ела именно то, что мне советовали в знаменитой книге о диетах, но при этом у меня не получалось справиться с голодом.
Мама беспокоилась о моём здоровье и о пищевой зависимости, которую я сама себе диагностировала. Она хотела помочь. В конце концов, мой врач велел соблюдать диету, заниматься спортом и не набирать вес. Мы слушали и старались быть ответственными.
Оглядываясь назад, можно сказать, что всё внимание к еде и весу не улучшило отношения ни с питанием, ни с мамой. Я знаю, что она хотела помочь и защитить меня, но она слишком зацикливалась на проблемах с едой, весом и кожей. Мы отслеживали симптомы и пытались понять, что делать. При этом мне казалось, будто я находилась под микроскопом. Слишком много внимания уделялось проблемам, а также, исходя из симптомов СПКЯ, – моей внешности.
Тот факт, что я не могла придерживаться диеты и постоянно испытывала голод, напугал нас обеих. Я чувствовала себя крайне неуправляемой. И это было странно, потому что всё моё существо целиком и полностью было направлено на осуществление и поддержку экстремального контроля над потребляемой пищей. Вот только ничего не помогало. Я пыталась контролировать каждый кусочек, но всё равно постоянно переедала. А поскольку я хотела скрыть свою неспособность придерживаться диеты, я начала есть тайком от мамы. Ей же оставалось только одно: наблюдать, как я снова набирала сброшенные за нескольких месяцев четырнадцать килограммов. Я ела втихаря, но говорила ей, что придерживалась диеты Южного пляжа.
Никто из нас не понимал, что диета буквально настраивает организм на переедание. И что на самом деле переедание – это защитная мера, направленная на то, чтобы вернуть уровень калорий в норму. Я не осознавала, что того количества калорий, которого я пыталась придерживаться, – мало (хотя в каждом журнале оно указывалось как идеальное). Я не понимала, что ограничение пищи или углеводов вынуждает организм испытывать голод, а мозг – зацикливаться на еде. Постоянные мысли о еде не являлись признаком глубокого морального поражения, а признаком бесконечного