Вполне понятно, что собакам было не очень-то по вкусу все время сидеть на привязи; для этого у них слишком живой темперамент. Нам очень хотелось доставить им удовольствие бегать везде и пользоваться необходимым моционом, но пока еще мы не решались рискнуть выпустить всю эту банду на свободу. Нужно было побольше натаскать их. Довольно легко удавалось добиться их преданности; преподать же им правила хорошего поведения было, конечно, труднее, и дело шло не так уж гладко. Было очень трогательно видеть их радость и благодарность, когда мы уделяли им немного времени и разговаривали с ними. Особенно сердечный характер носили утренние встречи. Их чувства выражались тогда в единодушном радостном визге, он вызывался уже одним нашим появлением; но собакам недостаточно было только смотреть на нас. Они не успокаивались, пока мы не обходили их всех, беседуя с ними и похлопывая каждую из них. Если по небрежности пропустишь какую-нибудь, сейчас же обнаруживаются несомненные признаки огорчения.

Нет, пожалуй, ни одного животного, способного в такой степени проявлять свои чувства, как собаки. Радость, печаль, благодарность, угрызения совести отражаются ясно на всем их поведении. В особенности в глазах. Мы, люди, часто носимся с мыслью, что одни мы являемся обладателями того, что называется «живой душой». Мы говорим, что глаза – зеркало души. Все это прекрасно. Но обратите внимание на глаза собаки, изучите их хорошенько. Как часто в их выражении можно увидеть нечто такое, что можно назвать человеческим, те же переживания, что и у человека. Все это во всяком случае очень похоже на «душу».

Но предоставим этот вопрос тем, кто интересуется его разрешением. Здесь я упомяну лишь о другом моменте, говорящем о том, что собака не только машина из крови и плоти, а нечто большее, – об их ярко выраженной индивидуальности. На «Фраме» было около ста собак. У каждой из них, по мере того как мы, ежедневно имея с ними дело, все ближе узнавали их, обнаруживалась та или иная характерная черта, та или другая особенность. Не было двух похожих одна на другую ни своим видом, ни свойствами. Внимательному наблюдателю представлялись богатые возможности делать любопытнейшие открытия. Если кто-нибудь немного уставал от общества людей, – что, смею, впрочем, заверить, случалось редко, – то общество животных, как правило, его развлекало. Я говорю – как правило. В исключениях, конечно, не было недостатка. В том, что все эти месяцы палуба была переполнена собаками, было мало веселья. Много раз наше терпение подвергалось весьма серьезному испытанию. Но, несмотря на все хлопоты и неудобства, неразрывно связанные с перевозкой собак, я положительно утверждаю, что наше многомесячное морское плавание было бы гораздо более однообразным и скучным, если бы с нами не было наших пассажиров.

В течение первых четырех или пяти дней мы постукивали себе полегоньку, подвигаясь к Ла-Маншу у Дувра, и у нас уже являлась надежда, что мы и на этот раз без особых затруднений проскочим сквозь игольное ушко. Пять дней стояло абсолютное безветрие – почему бы ему не продержаться и всю неделю? Но не тут-то было! Когда был пройден самый западный плавучий маяк у Гудвин Сенда, хорошая погода покинула нас, и ее сменил юго-западный ветер с дождем и всякой мерзостью. За какие-нибудь полчаса спустился такой туман, что невозможно было ничего разглядеть дальше, чем на двойную длину корабля. Хотя ничего не было видно, но зато было отлично слышно! Непрерывное завывание множества пароходных гудков и сирен давало нам весьма ясное представление о том, среди какого скопления судов мы находимся. Положение было не из приятных; у нашего замечательного судна было много хороших сторон, что не мешало, однако, ему быть необычайно неповоротливым и тяжелым. Это очень опасное качество в этих водах. К тому же, случись авария, по нашей ли вине или не по нашей, и она была бы чревата для нас роковыми последствиями. Времени у нас было в обрез, и потому вызванное аварией опоздание могло совершенно погубить все наше предприятие. Обыкновенное торговое судно может рисковать. Маневрируя с осторожностью, шкипер почти всегда бывает в состоянии избежать несчастья. Обычно столкновения происходят от небрежности или неосторожности одной из сторон. Нерадивый должен уплатить за убытки; осторожный может иногда даже еще и заработать на этом. Само собой разумеется, что мы-то были очень осторожны. Но то соображение, что в случае катастрофы кто-то другой заплатит за свою неосторожность, для нас было плохим утешением. Мы не могли рисковать, а поэтому вошли, хоть это и не было нам по вкусу, на Даунский рейд и бросили там якорь.