Вот один медведь ловко забрался на его макушку, нигде не оскользнулся, не завалился набок, на верхотуре примерился, уселся задницей на скользкую поверхность, вытянул ноги, передними лапами оттолкнулся, как руками, и быстро покатил вниз. По пути азартно повизгивал от удовольствия. На приличной скорости он въехал в воду, только брызги полетели в разные стороны, словно в океан шлепнулся снаряд.

За первым медведем приятную поездку совершил второй медведь, а потом и третий. Занятное было зрелище. Ни в одном зоопарке не увидишь ничего подобного, и прежде всего потому, что в водах зоопарков не плавают двадцатиметровые айсберги.

Так Москалев начинал девятнадцатилетним юнцом обживать океаны… Прошлая жизнь снилась ему всегда, когда он находился в плавании.

Через неделю рефрижератор встал на якорь – впереди буйствовал циклон с пятиметровыми волнами, идти на сближение с ним было опасно, надо ждать, когда циклон выдохнется. Хорошо, подвернулся рыбацкий остров со спокойной бухтой, вода в которой имела диковинный сиреневый цвет.

Говорят, такая вода встречается только в бухтах Мадагаскара, да и то лишь весной. Мадагаскар – остров колдовской, набит драгоценными каменьями, как личный сундук знаменитого пирата Кидда, камни и подкрашивают воду в неестественные цвета не только в бухтах и заливах, но и преображают целые течения, делают их цветными, придают им оттенки, которые даже опытный художник не сможет составить и намешать из своего запаса красок…

Небо было безмятежно-голубым, спокойным, но в спокойствие это был вплавлен металл, он ощущался и вызывал тревогу, иногда в голубизне неожиданно возникало серое пятно, похожее на пороховое, и быстро растекалось по пространству – возникало оно невесть откуда и пропадало неведомо куда. Было понятно: пока этот «порох» висит в небе, надо стоять на якоре и ждать.

Но «порохом» дело не закончилось, вскоре мирную ангельскую голубизну начали рассекать яркие ветвистые молнии. Ни грома не было, ни грохота волн, ни воя ветра, только слабый, похожий на шелест плеск воды в бухте, чей берег зарос высокими деревьями, под которыми теснились рыбацкие дома с высокими коптильными трубами, еще слышалось сытое бормотание чаек, пресытившихся обильной едой. Здешние чайки не были четой чайкам бухты Диомид.

Геннадий пошел к капитану рефрижератора, просоленному морскому волку, не выпускавшему изо рта трубки. Усы у волка были желтыми от табака «Кэптен» и ароматного дыма, который густо валил из пенковой чаши трубки, будто из пароходной топки. И где только капитан берет деньги на дорогой табак? Если только из тумбочки? На этот вопрос он вряд ли захочет ответить, поэтому Геннадий задал другой:

– Сколько будем стоять?

– Пока циклон не пройдет.

– А точнее?

– По прогнозам, к ночи циклон должен сдвинуться, плюс несколько часов потребуется, чтобы утих шторм… Утром, думаю, двинемся дальше.

– Ночевать будем здесь, значит?

Просоленный волк не замедлил ухмыльнуться в свои протабаченные усы.

– Приятно иметь дело с сообразительным человеком, однако.

– И мне, однако, приятно, – в унисон проговорил Геннадий, на прощание подивился размерам ходовой рубки – здесь можно было устраивать танцы либо кататься на велосипеде, – прихлопнув к темени левую ладонь, правой козырнул: – Честь имею!

– Скоро у нас только одно и останется – честь наша. – Капитан вскинул к виску два пальца и окутался клубом дыма.

Слепяще-ярких, рогатых молний на небе стало больше, в безмятежной голубизне они выглядели чужеродными, – ну будто кто-то, сидящий наверху, на полке среди облаков, оберегая их, предупреждал: погодите, люди, пусть нечистая сила утихомирится, не торопитесь.