Коли уж зашла об этом речь, вспомнился ещё один эпизод из моей инженерно-научной деятельности после окончания МВТУ им. Баумана. По какому-то делу я оказался в кабинете главного инженера Лыткаринского завода оптического стекла, который допускал меня «к телу» как молодого сотрудника вузовской кафедры и вообще был человеком, как сейчас бы сказали, либеральным. При этом, естественно, глубоко советским. Так получилось, что в тот момент он решал вопрос об отправке персонала на уборку урожая, как тогда говорили – в колхоз (обычно речь шла о картошке). Я, попавший из Калмаша в ведущий ВУЗ страны, выразил сомнение в целесообразности отправки на поля квалифицированного персонала оборонного предприятия (посылали, как известно, и «доцентов с кандидатами»). Он мне и привёл в пример уральские заводы Демидовых и других. И всё бы ничего, если бы эта картошка потом не сгнивала на овощных базах, с которыми в бытность научным сотрудником я тоже имел счастье познакомиться во всех подробностях.

Но вернёмся на Юрюзань. Население на Юрюзани активно, опять-таки выражаясь советским стилем, «эксплуатировало» лес: занималось пчеловодством, в том числе бортничеством, получая роскошный мёд (о чём писал Касимовский в «Очерках о Дуване»), охотилось, делало изделия из дерева и лыка для себя и на продажу, собирало грибы и ягоды и т. п. – сейчас даже придуман такой термин: лесное благо. Я всю взрослую жизнь прожил в Москве, но от менталитета «лесного человека» отрешиться так и не смог (впрочем, и не пытался) и по сей день в лес вхожу, как в храм. Да и мёд предпочитаю башкирский…

Конечно, главный товарный продукт леса – это сам лес, древесина. Леса Уфимского плато были во всех отношениях ценными, о чём речь ещё пойдёт ниже. Как выяснилось, на территории Дуванского района до революции заготовкой и продажей леса занимался не только купец Лаптев в Калмаше. Н. С. Чухарев пишет ещё о двух предпринимателях: сотоварищах (думаю, скорее компаньонах) Соломоне (у Чухарева – Саламон) Ароновиче Минце и Александре Шубникове. Минц базировался в Башале, а лес заготавливали и сплавляли жители окрестных деревень между Потаповкой и Ежовкой. Шубников же имел дом в центре Бурцевки, где жил в зимнее время, весной же сплавлялся вместе с лесом до следующего сезона. Понятно, что лес надо было продать, на это требовалось время. Постоянно в доме жила прислуга, а летом приезжали «дачники» – дочь с мужем. По свидетельству Чухарева, они называли себя иностранными именами Жанетта и Леопольд и вели себя как настоящие баре. Возможно, дом Шубникова и сейчас ещё стоит в Бурцевке. Здание, в котором находилась начальная школа, было довольно старым, а ведь кому-то этот дом до революции принадлежал? Либо же это было большое здание, в котором позже располагались клуб и библиотека. Чухарев пишет, что когда в Бурцевке в 1931 году был образован колхоз «Парижская коммуна», правление разместилось в том самом доме Шубникова…

Берег реки между Бурцевкой и устьем лога Сухой Калмаш, где после войны образовался небольшой посёлочек Автоколонна, назывался пристанью. Как мы уже знаем, пристанями именовали места, где строились и загружались барки – к пристани они не причаливали, а лишь от неё отплывали. То же было и с плотами, они также плыли лишь в одном направлении: вниз по реке. Судя по всему, именно на этом месте складировали лес и вязали плоты, а других удобных мест поблизости и не было. Потом уже леспромхоз устроил здесь же нижний склад, где круглый год кипела работа. Об этом тоже позже.

Минц и Шубников скупали у крестьян исключительно наиболее ценный хвойный лес: брёвна длиной 10 или 15 аршин. Здесь опять позволю себе привести цитату из книги (рукописи) Н. С. Чухарева полностью: