– Что? – Ален вмиг побелела, вскинула было руки к лицу, да правую наручники не пустили. – Андрюша?!

– Ну-ну, разорались тут, – Кондрат процедил сквозь зубы. – Не гоните пургу по чем зря, ясно?

– Все равно нужно проверить, – упрямо гнул свое Палермо. Молодец, парень, ценю.

– И правда, нужно проверить, – поддержала Ален. Глаза ее больше не блестели, они высохли, как две вчерашних лужи.

– Валяй, – все так же сквозь зубы согласился Кондрат. Куда бы ты делся, урод! В эту минуту я жутко возненавидел его. Боже, неужели я ревновал его к Ален?

По кладбищенскому каталогу разыскали будущую могилку Андрюшки Карпова. Нет, ну надо ж такое придумать – будущая могила!

– Завтра, – я как баран уставился на экран.

– А завтра точно тринадцатое? – дурашливым тоном усомнился Кондрат. Никто на него даже не взглянул.

– Нужно сообщить ему, – не подумав, предложил Палермо.

– И что ты ему скажешь? – я тяжело вздохнул – моя ведь была идея с Андрюхой. – Что мы назначили ему дату смерти?.. Он нас на хер пошлет!

– Да вы что, мужики?! – Кондрат вытаращил на нас глумливые свои глазки; Ален как-то уж слишком обреченно поникла головой. – Фигней занимаетесь! Это ж простое совпадение!

– Что совпадение?! – я пришел бешенство. – Смерть Вована и запись в его «некрологе»?!

– Отвечаю: это просто черный прикол, – Кондрат не сдавался, правда, от мерзкой улыбочки его и следа не осталось.

– Боже, Андрюшка, я же раз целовалась с ним! – запричитала было Ален, но я больно дернул ее за руку.

– Прикол, говоришь? А что ж тебя так колбасит? Зуб на зуб не попадает?

Кондрата и в самом деле трясло, как от простудной лихорадки.

– Надо выпить, – глухо предложил он.

– Надо, – согласно кивнул Палермо. – Сначала Андрюхе позвоню.

– И что ты ему скажешь?! – опять взвился я.

– Эрос, ты не прав, пусть позвонит, – заступилась Ален.

– Узнаю, как дела, – совершенно спокойно пояснил Палермо; видно было, что ему до одного места моя истерика. – Где здесь телефон?

– У менеджера, – Ален с торопливой готовностью кивнула в сторону входа в Склеп.

Палермо звонил, наверное, вечность. Мы жгли взглядами его чуть согбенную спину, торопили мысленно и вслух: «Палермо, что ты там тормозишь?!»

– Ну что? – с напускным равнодушием – слишком напускным – спросил я. Первым спросил.

– Нет его. Мать говорит, в Харьков уехал. Завтра рано утром возвращается.

– Ну и слава Богу! – с облегчением вздохнула Ален.

– Ты думаешь, он тебя слышит? – не удержавшись, ехидно заметил Кондрат.

– Не богохульствуй, понял! – вновь заводясь, рыкнул я.

– Достали вы меня, – отмахнулся Кондрат; затем нехорошо сузил зрачки. – Вижу, Эрос, ты уже успел забыть…

– О чем? – я не решался взглянуть ему в глаза – знал, что он сейчас скажет.

– Как же ты быстро отрекся от двух богов. От таких разных богов.

– Сволочь! – я схватил Кондрата за грудки, но уже в следующую секунду Палермо оказался между нами.

– Пойдем выпьем, – он хрипел, как испорченный телефон.

Мы изрядно набрались в тот вечер. По-моему, даже не заплатили за последнюю бутылку портвейна – вслед нам какой-то мудак выкинул из кафе сумку Ален. Сумка сплошь была в бордовых пятнах, от пятен мерзко несло сивухой… Ален стало дурно тут же рядом, на троллейбусной остановке. Ален так дико рвало, что бабки, в столь поздний час еще торговавшие семечками, не рискнули вякнуть в ее адрес. Кондрат, платком вытерев ей лицо, увез домой на такси. Сволочь, он так и не открыл тех дребаных наручников!

Палермо сильно шатало, мне мерещился в каждом встречном парне мертвый Проун. Маршрутки все не было.

– Что ты об… всем этом дум… думаешь? – едва ворочая языком, сказал Палермо.