Мне стало страшно, но я не заплакал. Но кто-то почувствовал, что мне страшно, он осторожно приоткрыл дверь и прошёл в комнату. «Спи, Юрочка, спи», – сказал он, приблизившись к моей кроватке. Это был не змеиный, но вполне человеческий голос, и я понял, что это тётя Тоня, младшая сестра моего отца.

– Мне страшно, – сказал я.

– Ничего, успокойся, это ошибка. Всё скоро кончится, – прошептала она.

– Что кончится? – спросил я.

– Обыск, – растерянно ответила она.

– Я хочу к папе, – сказал я.

– К папе нельзя, – сказала тётя Тоня.

– Почему?

– У нас обыск.

Вой стеклянно звенел по квартире поверх змеиного шелеста.

– Это кто так? – спросил я.

– Это Полкан, – ответила тётя Тоня.

– А что с ним?

– Он плачет» («Плач»).

«…меня повели с ним (с отцом) проститься. Я совсем не понимал, что происходит, но воздух сделался вокруг совершенно непрозрачным, сквозь него видны были только общие очертания, и я видел фигуры чекистов только потому, что на них была военная форма…» (Из рукописных архивов Ю. Куранова).

Детство Юрия Куранова пришлось на период российской истории, когда в ужасающей бесчеловечности утверждалась жестокая тирания.

Здесь надо сделать пояснение.

Владимир Соловьёв в «Жизненной драме Платона» отмечает, что Платон, используя имя Сократа как героя своих диалогов, приписывает ему свои собственные мысли, порой такие, которые Сократу были не свойственны. Так в «Государстве» платоновский Сократ ратует за такое социальное устройство, в котором его бы ожидала та же участь, что и в демократических Афинах: так же несправедливо быть приговорённому к смерти. В свою очередь Владимир Соловьёв говорит о том, что Платон ещё немного бы и додумался до идеи воскрешения из мёртвых, которая была очень мила самому Соловьёву.

Занимаясь биографией и творчеством Юрия Куранова, я постараюсь избежать искушения воспользоваться авторитетом его имени для озвучивания собственных мыслей, но должна заметить, что наши мировоззрения в главном совпадают; причём моё начинало формироваться в немалой степени под влиянием общения с Юрием Николаевичем и под воздействием его творчества.

В ходе революционных преобразований в 1917 году к власти пришли большевики (знающие, чего хотят, но незнающие, чем обернуться их хотения), у которых в отличие от «либералов, отрицающих все крайности, боящихся всего последовательного», всё было «просто, всё ясно, всё исполнено особого рода преступной логики и свирепой последовательности», как говорил Константин Леонтьев о революционерах. Планы у них были грандиозные: мировая революция, в результате которой, после разрушения порядка, устанавливающегося столетиями исторического развития, и уничтожения части человечества, поддерживающей этот порядок, оставшееся человечество заживёт счастливо в новой (по их мнению, справедливой) социальной системе. Глубоких знаний – ни философии, ни истории – у большевиков не было, а атеистическо-материалистическое мировоззрение освобождало их от нравственной ответственности и способствовало отношению к человеку, как к средству для осуществления их планов. Человеческие жертвы почти не принимались в расчёт.

Несколько человек – недалёких умом, разгорячённых самомнением и ненавистью (пользуясь поддержкой сил, тайно, но уже активно действующих на мировой арене методами: разделяй и властвуй; в планы которых в конечном итоге входит экономическое и политическое господство над всем человечеством) – безоглядным напором воли, используя недовольство народных масс своим положением, разрушили традиционные устои Российской империи, развязали гражданскую войну и на многие десятилетия определили условия существования и людские судьбы значительной части человечества. Ранее