В спешке, правда, начальство спутало год рождения Бондарева: он появился на свет не в 1920-м, а в 1924-м году. Ошиблось оно и в домашнем адресе Бондарева – переулок, как уже говорилось, назывался Большой Спасо-Болвановский.

Со своим полком Бондарев вошёл в Польшу и почти дошёл до Чехословакии. Однако в ноябре 1944 года его отозвали в штаб и направили доучиваться в военное училище, но уже не в Актюбинск, а в Чкалов, и не на командира стрелкового взвода, а на офицера-артиллериста.

В Чкалове Бондарев узнал о Победе. Естественно, его радости не было предела. Он, как и все курсанты, ликовал. Но буквально через несколько дней ему сообщили, что уже после официальной капитуляции гитлеровских войск в Австрии погиб его двоюродный брат Александр Гришаенко, с которым он в детстве вместе рыбачил на реке Белая у маминой родни.

В Чкалове Бондарев проучился до декабря 1945 года. После окончания училища его собирались направить на Дальний Восток, но он распорядился своей судьбой по-другому и, сославшись на имевшееся ранение, демобилизовался в звании младшего лейтенанта. Военная карьера оказалась ему неинтересна.

Бывший фронтовик вернулся к родителям в Москву и стал искать себе место в мирной жизни. Какими были эти поиски? Есть несколько версий. Одну из них в середине 60-х годов привёл критик Иван Козлов. Он тогда по заданию Гослитиздата писал вступительную статью к готовившемуся переизданию двух повестей Бондарева – «Батальоны просят огня» и «Последние залпы», – но перемудрил по части теории, и редакторы попросили его заменить неудавшиеся куски с анализом бондаревских текстов на простые и внятные рассказы о судьбе героя. Выполняя задание издателей, критик встретился с писателем, порасспросил его о прошлом и потом набросал следующую вставку к предисловию: «В 1945 году Бондарев думал о Горном институте ‹…› Гражданской специальности у Бондарева не было. Помышлял о Горном институте, об авиационно-технологическом и даже начал заниматься на подготовительном отделении последнего. Но душа влеклась не к технике, а к искусству, и он поступил в институт кинематографии, а оттуда в 1946 году ‹перевёлся› в Литературный институт им. Горького» (РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 9. Д. 200. Л. 9).

Но всё ли Козлов изложил верно? Ничего ли не перепутал? Кстати, а что сам Бондарев рассказывал о своём послевоенном вхождении в мирную жизнь? Увы, развёрнутых описаний на эту тему писатель не оставил. Но кое-что он всё-таки поведал в конце 1967 года начинающей киносценаристке Рене Шейко, которая одно время крутилась в московских кинокругах. Бондарев признался ей:

«После фронта мне непреодолимо хотелось стать шофёром, может быть, потому, что всю войну служил в артиллерии на конной тяге и очень завидовал всяческим колёсам. Я поступил на шофёрские курсы. Но вскоре узнал, что есть в Москве институт ВГИК, который готовит людей, как мне казалось тогда, почти фантастических профессий – актёров, сценаристов, кинорежиссёров. И я попробовал рискнуть поступить туда. В это время один товарищ, прочитавший тетрадку моих военных рассказов, посоветовал мне подать заявление в Литературный институт имени Горького. И это решило мою судьбу. Так я попал в творческий семинар Константина Георгиевича Паустовского» («Литературная газета». 1967. 5 декабря).

Подведём предварительные итоги. Из черновиков критика Ивана Козлова к литературному портрету Бондарева и полузабытого интервью писателя следуют как минимум три вещи. Первое: бывший фронтовик после демобилизации поступил на шофёрские курсы. Второе: летом 1946 года он был принят во ВГИК. И третье: в том же году Бондарев, не дождавшись начала занятий во ВГИКе, перебрался в Литинститут.