Как бы то ни было, в июне 1941 года Юрий Бондарев вернулся в Москву. Но для чего: для летнего отдыха или для получения аттестата? Это до сих пор остаётся неясным.

Отдыха в любом случае не получилось – вскоре началась война.

В конце июня 1941 года Бондарев и многие другие московские подростки были вызваны в райкомы комсомола. Ребятам предложили отправиться на рытьё окопов.

«Нас, – вспоминал Бондарев за три года до смерти, – послали под Смоленск и под Рославль. Всё было почти по-военному; всех разбили по взводам, расселили в крестьянских избах. Определили дневную норму: на каждого три кубометра земли» (Волгоградская правда. 2017. 14 марта). Уточню: местечко, где Бондарев рыл окопы, называлось Заячья Горка.

В самом конце июля немцы прорвали севернее Рославля нашу оборону. Занятые на рытье окопов московские подростки чуть не оказались в окружении. Начальство едва успело посадить ребятишек в последний поезд на Москву.

Вернувшись в столицу, Бондарев прямо с Киевского вокзала помчался к себе домой, в Замоскворечье. Но там он никого из родных не застал. Мать, бабушка, сестра и младший брат уехали в эвакуацию в Казахстан, в городок Мартук. Где в тот момент находился его отец, Юрий Васильевич в 2017 году журналистам не уточнил.

Ещё раньше, в 2009 году, писатель в беседе с публицистом Александром Арцибашевым рассказал, что отыскал уехавших из Москвы мать, сестру и брата в Мартуке: «Там были угольные шахты. Чтобы поддержать семью, летом устроился в местный колхоз. В аккурат уборка хлебов. Мужицких руков не хватало. Работал на лобогрейке, которую тянули две лошади. Меня поставили отгребать скошенную пшеницу. Ох, и тяжела работа! Вздохнуть свободно было некогда. На арбах возили скопы на зерноток, где их скирдовали, а потом молотили. По осени выдали четыре мешка пшеницы» («Наш современник». 2009. № 3. С. 245).

Но всё ли Бондарев рассказал в этих интервью? Ничего не запамятовал, ничего не перепутал? Он ведь так и не пояснил, когда и где закончил школу: в Москве в мае 1941 года или в первую военную зиму в Ташкенте. К тому же в беседе с Арцибашевым обнаружилась как минимум одна неточность. Писатель сообщил: «В марте 1942 года призвали на службу». Но по обнародованным Минобороны документам его призвали не в марте, а в августе 1942 года. Это сейчас несколько месяцев кажутся мелочью, но в войну был другой счёт. А до призыва Бондарев сначала работал на шахте в Казахстане, а потом в школе. К слову: на шахте тогда директорствовала его родная тётя, мамина сестра Мария Гришаенко.

Я нашёл в разных архивах несколько вариантов автобиографии Бондарева и собственноручно заполненные им листки по учёту кадров. В них свой первый военный год писатель осветил по-разному.

Сравним три документа. Первый – это автобиография, написанная Бондаревым 29 сентября 1955 года при поступлении на киносценарные курсы. Читаем: «В 1941 г. в июле месяце находился на оборонных работах на подступах к Москве, в Смоленской области. После окончания работ я поехал к семье, эвакуированной в Среднюю Азию. 10-ый класс заканчивал в Ташкенте» (РГАЛИ. Ф. 2372. Оп. 26. Д. 10. Л. 3).

Второй документ – это автобиография Бондарева, датированная уже 6 октября 1964 года. Она писалась для Комитета по Ленинским премиям. Писатель в ней также указал, что десятый класс заканчивал в эвакуации в Ташкенте (РГАЛИ Ф. 2916. Оп. 2. Д. 161. Л. 26).

Третий документ датирован осенью 1950 года. Собираясь принять участие во Втором всесоюзном совещании молодых писателей, Бондарев заполнил кучу разных анкет и, кроме того, написал новый вариант своей автобиографии. «В начале войны, – рассказал он о себе, – был на оборонных работах в Смоленской области. В период с октября 1941 г. по август 1942 г. работал в селе Вознесенском Чкаловской области. Работал в колхозе, учителем в средней школе, затем откатчиком и забойщиком на шахте „Мартук-уголь“. В августе 1942 г. призван в армию» (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 35. Д. 140. Л. 2). Про окончание Бондаревым школы в Ташкенте в этом документе ничего не сказано.