Рождественские каникулы прошли скучно. Мать работала большую их часть, а в те небольшие выходные, что у нас были, мы смогли лишь сходить на ярмарку и посмотреть рождественские фильмы. Чуда в Рождество не случилось и Алек до сих пор молчал, словно забыл обо мне. В начале января моё терпение лопнуло и я, набравшись наглости, спросил у мамы, почему от тёти Аманды и Алека нет вестей. Она пожала плечами, сказав, что тётя Аманда звонила несколько дней назад и у них всё хорошо. Я разочаровался в своём друге и больше ничего о нём не спрашивал. Алек умер для меня в тот момент, и вместе с ним все самые счастливые воспоминания из моего детства заволокла серая пелена. Я не мог выбросить из головы наши с ним посиделки, игры на приставке и приключения в Хэллоуин.

Оставшиеся дни каникул я предпочёл провести в одиночестве, слушая грустные песни и готовясь к тому, что мне придётся вернуться в школу и как-то жить с осознанием того, что я признался Ванде в симпатии. Мне казалось, что стоит едва сунуться в класс, я стану объектом насмешек. Ведь как такой чудак как я мог даже подумать о том, чтобы признаться в своих чувствах одной из самых популярных девочек школы. Я представлял, как вернусь, встречусь с их насмешками, буду усиленно делать вид, что ничего не понимаю, а когда кто-то спросит, отчего я так спокоен, я мило улыбнусь и скажу: «а вы что, поверили?». Это был идеальный план, который успокаивал меня. Всегда легче свести всё к шутке, чем разгребать последствия неаккуратно брошенных слов.

Но вернувшись в школу я не встретил никакой реакции. Никто не смеялся, не обсуждал и даже не шептался тайком, указывая на меня. Особенно Ванда. Теперь она делала вид, словно меня не существует, и я начал привыкать быть невидимкой перед её глазами.

Куда сильнее я переживал за Алека. Винил себя за то, что не был для него достаточно интересным и взрослым. Но если я мог бы больше интересоваться его видеоиграми, то возраст я никак не мог себе добавить. Это убивало меня невозможностью что-либо исправить. Как бы я ни старался, эти пару лет разницы очень сильно ощущались в нашем с ним общении. Алек всегда был где-то впереди, на пару уровней выше, а мне приходилось догонять его. И я не мог смириться с этим как бы ни старался, поэтому позволил боли забрать меня целиком.

Я постоянно ощущал, что ненавижу себя. И яснее всего видел это в зеркале, утром, когда чистил зубы. Я поднимал голову, встречался с собственным отражением и спешил отвести взгляд. Находить себя в зеркалах было всё неприятнее. Я не мог даже сказать, какая именно часть моего лица вызывает во мне отвращение и поэтому мне казалось, что ненавижу его полностью. Мне не хотелось видеть его и со временем я отпустил волосы, которые частично закрывали моё лицо – так я чувствовал себя немного спокойнее, хоть и всё ещё приходилось терпеть умывания в ванной перед зеркалом.

Помню, как в один момент я поднял голову и посмотрел в глаза собственному отражению. То же ненавистное лицо, только теперь прикрыто влажными длинными волосами. «Я урод, но я имею право так себя чувствовать» – пронеслось у меня в голове и с тех пор это стало моей мантрой, которую я повторял чтобы успокоиться.

Благодаря интернету я узнал об эмо и, хоть я и опоздал с тем чтобы влиться в их тусовку на пару лет, их идеология была именно тем, что мне нужно. Нет, я не резал вены и не мечтал умереть, но стал смелее в своих чувствах. Я признавался себе, что мне плохо и больно, и я просто ненавижу себя за то, что я такой. Но я не одинок в своих страданиях и в это помогали мне верить мои любимые группы. Большую часть дня мои уши были закрыты наушниками. Полноразмерные для того чтобы заткнуть шум окружающего мира днём и маленькие чтобы удобно было спать ночью.