Кот приходил ко мне ночью, смотрел на меня, бродил по комнате, иногда засыпал у меня в ногах. Потом начал приходить и днём. Спал у меня на подоконнике и столе, но всё так же избегал прикосновений. Он напоминал мне Ванду, взгляды которой я иногда ловил на себе. Но, стоило мне приблизиться, как я для неё становился прозрачным. Я уже почти отчаялся завоевать её внимание. Новую возможность принес нам наш психолог, пригласив всех попробовать свои силы в театральном клубе школы. Ванда состояла в нём ещё с сентября. Она любила сцену. Как говорил наш художественный руководитель, «родилась в её свете».

И я внезапно понял, что лучший способ завоевать внимание Ванды – показать, что я тоже родился в свете сцены. Для этого мне нужно было вступить в театральный кружок, пройдя пробы настолько хорошо, чтобы сам художественный руководитель пригласил меня. И потому я готовился, заучивая наизусть сонет Шекспира.

«Что может быть лучше бессмертной классики?» – думал я, в десятый раз за сегодня повторяя то, что и так знал на зубок. Слова въелись мне в мозг, и последние пару дней снились острыми строчками, не давая мне забыть их. Кажется, я мог закрыть глаза и увидеть сонет от начала до конца. И всё равно я волновался, что забуду его, как только закрою книгу. Все мои одноклассники были не менее взволнованы. На сцене кто-то уже пытался исполнить «сияй, сияй, маленькая звезда», подыгрывая себе на скрипке – это звучало очень странно. Трое девочек повторяли какой-то странный танец с прыжками и кривляньями. Недалеко от них в странном трансе кружилась ещё одна, и я просто гадал, в какой момент они столкнутся друг с другом. Остальные либо просто повторяли как я, либо молча ждали своей очереди.

– О, ты тоже Шекспира учишь. – Раздался надо мной знакомый голос одноклассника. Кажется, это был Джеймс. Он сидел через парту сзади меня на уроках и не отличался особой любовью к учёбе. Я вообще не понимал, что он делает в театральной студии. Но Джеймс подсел ко мне. Я отодвинулся.

– Я жутко волнуюсь. – Поделился со мной переживаниями одноклассник, – Впервые буду выходить на сцену.

– Я тоже. – Решил поддержать я разговор, – Просто расслабься и не думай, что ты на сцене. Представь, что ты выступаешь у себя в комнате.

– Нет, у меня не такая хорошая фантазия. – Усмехнулся он, навязчиво заглядывая в мою книгу, – О, я тот же сонет учил.

На сей раз я решил промолчать и принялся про себя повторять выученные строчки. Где-то на середине меня прервал новый бубнёж Джеймса.

– А ты знал, что Шекспир был заикой? – Спросил он меня.

– Нет. – Сознался я и хотел уже было забыть о том, что меня отвлекли, как мой одноклассник продолжил.

– Представь себе, он был такой великий человек, а заикался. – Восторженно рассказывал Джеймс, – Но я читал, что из-за этого в его сонетах есть тайный музыкальный смысл. Если прочитать их заикаясь, как Шекспир, можно услышать музыку, до которой даже нашим современникам далеко. Вот ты смог бы прочитать так?

Я ничего не ответил, глядя на него и пытаясь понять, шутит ли сейчас Джеймс со мной или нет. Он не дождался моего ответа и тихо вздохнул, потупив взгляд в пол.

– Вот и я не смог бы. – Пожаловался парень, – А ведь это был бы верный путь попасть в театральный клуб. Я к тому что, как они могли бы не принять того, что понимает и разделяет гений самого Шекспира.

Эта мысль засела в моей голове. Просто прочитать сонет Шекспира – может каждый. А вот прочитать сонет Шекспира как сам Шекспир нужно постараться. У меня ещё были сомнения, не лжёт ли мне Джеймс, но он выглядел таким расстроенным, что не мог повторить заикания Шекспира, что я решил рискнуть.