Неожиданно, в октябре, нас, ничего не объясняя, посадили на теплоходы и отправили на Урал. Уже после войны я узнал, что наша поспешная эвакуация из под Рязани была вызвана тем, что немцы прорвались где-то в этом районе.

В другие времена маршрут нашего теплохода был бы мечтой туриста: Ока, Волга, Кама, живописные берега, посещение крупных старинных городов – Рязани, Нижнего Новгорода, Казани. Однако, для нас все это выглядело иначе. Скученность на кораблях была страшная. Наступили холода, которые усиливались по мере приближения к Уралу. С продовольствием было настолько плохо, что ребятишки из младших классов в порту Нижнего Новгорода пытались слизывать с конвейеров просыпавшуюся муку. Один из школьников умер в пути. Когда мы прибыли в Оханск, на Урале уже была настоящая зима. Нас там кое-как экипировали, но тем не менее без обморожений не обошлось.

Старшие классы (от 5-го) разместили в районном селе Большая Соснова. Взаимоотношения между ребятами были очень похожи на те, что описаны в известном фантастическом рассказе «Повелитель мух». Там мальчишки в возрасте до двенадцати лет были предоставлены сами себе, и всё кончилось войной. У нас было примерно то же самое. Атаманствовали мальчишки с Самокатной, которая была основным «поставщиком» малолетних преступников в Бауманском районе Москвы, так что чем меньше будет об этом сказано, тем лучше.

Конечно и здесь учителя пытались что-то сделать, но часто они просто не знали, что у нас происходит: всякая информация, уходящая во внешний мир, как известно, в ребячьих коллективах считается ябедничеством со всеми вытекающими для «ябед» последствиями – «темными» или, в лучшем случае, бойкотом.

Отношения с населением были натянутыми. Наше появление в Большой Соснове нарушило привычный образ жизни. Нас презрительно называли «выковыренными». Отношения с местными ребятами тоже никак не налаживались, и в этом в значительной степени была наша вина: москвичи были более образованными, точнее говоря, более информированными, и не стеснялись показывать свое превосходство.

На этом мрачноватом фоне были свои светлые пятна. Вот об одном из них я и хочу рассказать.

Доктор Богорад

Минимум лекарств, скученность в общежитии, все удобства во дворе. Ребята истощены недоеданием, но за два года ни одного смертного случая. Чудо? Это не чудо, а подвиг наших воспитателей, и главное – доктора Богорада. Ему лично я обязан тем, что не стал в 12 лет безногим калекой.

Я пожаловался на боли в ногах, и был немедленно помещен в изолятор. Ступни и пальцы ног (да извинит читатель за столь неаппетитную подробность) начали гноиться. Хирург из местной больницы определил «отморожение третьей степени», обругал меня за то, что так поздно спохватился, и добавил, что, по его мнению, во избежание гангрены ступни следует ампутировать.

Доктор Богорад (чистокровный еврей, хотя и с такой явно православной фамилией) под свою ответственность, а речь шла о жизни и смерти мальчишки, решил спасти ноги. Никаких особенных лекарств или физиотерапевтических устройств у него не было. Он лечил меня дозами стрихнина, да, да, именно того самого яда, которым травят крыс. Суть действия стрихнина состоит в резком расширении сосудов. Крысы этого не выдерживают, а для моих сузившихся сосудов (а именно их сужение препятствовало нормальному кровоснабжению ступней) стрихнин оказался тем, что надо.

Лечение было длительным, порядка трех месяцев.

Богорад стремился шуточками поддерживать тонус пациентов и не упускал возможности над кем нибудь из пациентов подшутить. В палате вместе со мной одно время находились две девочки. Во время осмотра девочек он закутывал меня с головой в одеяло, а потом время от времени поворачивался в мою сторону и кричал «Ай-яй-яй! Он подглядывает! – и приговаривал, – Один раз увидишь – ослепнешь, второй раз увидишь – помрешь.». Я, естественно, не мог высунуться из под одеяла, чтобы опровергнуть поклеп на мое доброе имя, и молча страдал.