21 декабря 1928 г. «Учительская газета» опубликовала открытое письмо московских естествоведов правлению ОРЕО. В этом письме Б.Е. Райкова и других ленинградцев обвиняли в отсутствии четкой классовой линии и требовали их отношения к платформе редакции журнала «Естествознание в трудовой школе», опубликованной рядом с обращением – открытым письмом. «Школьное естествознание, – говорилось в платформе, – должно превратиться из предмета, воспитывающего пассивного созерцателя, в кусок доподлинного действия школы на фронте классовой борьбы и строительства. Одной из важнейших очередных задач в этой борьбе, в частности, является активное антирелигиозное воспитание, не достигаемое одним только преподаванием положительных знаний»[203].

16 января 1929 г. был опубликован ответ Б.Е. Райкова, в котором содержалась поддержка москвичей в мировоззренческом аспекте. «Сильной стороной платформы, – писал Б.Е. Райков, – является ее упор в сторону мировоззренческую, которую мы, ленинградцы, всегда выдвигали на первый план. В первом же пункте программы говорится, что школьное естествознание должно воспитывать материалистов, притом материалистов “воинствующих”, т. е. активных. Этот взгляд я вполне разделяю. И, конечно, грош цена тому материализму, который не переходит в поступки, не “претворяется в миродействие”, как удачно сказано в платформе»[204].

В Наркомпросе РСФСР, практически руководившем учебно-воспитательной работой школы, все еще не было однозначного отношения к антирелигиозному воспитанию в школе. Многие высококвалифицированные профессионалы Наркомпроса, отдавшие много сил на разработку и внедрение в практику первых стабильных учебных программ 1927 г., считали, что современная школа, начавшая работать по этим программам, вполне способствует формированию у детей и подростков атеистического мировоззрения. Никакой специальной антирелигиозной кампании в ней не требуется. Однако в самой педагогике еще не было единства по обсуждаемому вопросу.

Первая опытная станция Наркомпроса, возглавлявшаяся С.Т. Шацким, известным своими теоретическими работами еще с дореволюционных времен, в начале 1928 г. подготовила методическую разработку «Организация детей в сельской школе I ступени». В ней в качестве примера того, что «словесность всегда является спутницей неясности», приводилась история антирелигиозного вопроса, «уже прошедшая стадию словесного антирелигиозного потока и вошедшая в русло деловитого и научного подкопа, проникающего во все стороны школьного быта»[205]. В документе подчеркивалось безрелигиозное состояние школы.

В предисловии к задуманному работниками опытной станции Наркомпроса сборнику по вопросам антирелигиозного воспитания учащихся С.Т. Шацкий писал: «Программа ГУСа не говорит о религии – она говорит о жизни. В жизни же в зависимости от среды религия занимает то или другое место: в рабочей – меньшее, в крестьянской – большее. Следовательно, объем, содержание и метод борьбы с нею определяются именно характером среды: в примитивной деревне – один подход, в сравнительно культурной – другой, а в рабочей, почти безрелигиозной среде, пожалуй, никакого подхода не нужно»[206]. Таким образом, С.Т. Шацкий считал программы ГУСа 1927 г. вполне приспособленными к ведению антирелигиозной работы в школе.

Другой педагог-теоретик, А.П. Пинкевич (из меньшевиков, участвовавший в работе Временного правительства по реформе школы), в рабочей книге для педагогических техникумов «Основы советской педагогики» предварял главу «Антирелигиозное просвещение» следующими словами: «На место прежней, относительно пассивной политики арелигиозного просвещения должна быть поставлена политика антирелигиозного просвещения»