– историю о том, что на этот самый раскалённый до-крас-на штык насаживали голым афедроном партизанцев, Людмила Дмитриевна Давиденко рассказывала нам раз двадцать, и всякий смаковала подробности. Уже став взрослым мальчиком, я понял, что таким образом наша класснуха предавалась эротическим фантазиям, что у неё был ярко выраженный садо-мазохистический комплекс, и что произнося слово «штык», в своих влажных грёзах она представляла совсем не штык… Но тогда-то, в четвёртом классе, я ничего этого не знал!

Я стоял, не в силах понять, в чём, собственно, моя вина. В конце концов, ведь это не я умучивал этих самых партизанцев, нанизывая их, словно шашлыки, на раскалённый до-кра-сна штык – я, всего лишь, купил у дядьки старинные монеты и книгу. Он хотел продать – а я честно купил… А кроме того, я по наивности полагал, что уж кто-кто, а учитель истории сможет оценить мои приобретения по достоинству. Увы! – в те годы я не знал ещё, что «историк» в совковой системе – это не столько человек, изучающий историю, сколько боец идеологического фронта. Не знал я и знаменитую максиму основоположника совковой историографии, товарища Покровского, гласящую, что «История – это политика, опрокинутая в прошлое». Да что говорить, очень многого не знал я в свои неполных одиннадцать лет – а Жизнь, тем временем, преподносила мне уникальный Урок. Урок человеческой подлости и низости – едва ли, ни первый из многих и многих подобных Уроков, которые ждали меня впереди.

А Людмила Дмитриевна Давиденко, которая, видимо, представляла, как её насаживает на свой раскалённый до-кра-сна штык какой-нибудь белокурый фельдфебель Ганс, уже едва ни стонала: её подвывания звучали всё отчётливее, и, возбуждаясь всё больше, она перешла к обзору остальных моих приобретений:

— А вот – американский доллар! – взяв кончиками пальцев за краешек гонконгский доллар с изображённой на нём аллегорической фигурой Британской Империи, Давида подняла его так, чтобы он был виден всему классу, — Американский доллар! Тот самый, которым оплачена кровь никарагуанских патриотов, которых убивают фашисты из «Контрас»! Вы знаете, ребята, что делают «Контрас» в Никарагуа? Они отнимают у матерей грудных младенцев, подбрасывают их в воздух, и на лету разрубают огромными ножами-мачете, которыми рубят сахарный бамбук! Вот какую монету купил сегодня пионер Днепровский!… Роман, а ты знаешь о том, что доллар – это валюта, а скупка валюты в нашей стране запрещена законом?

Что я мог ответить на эту глупость? Пуститься в объяснения, доказывать, что это вовсе не американский, а вовсе английский торговый доллар, чеканившийся для Гонконга почти сто лет назад?… что он давно уже изъят из оборота, что это теперь лишь коллекционная монета, а никакая не валюта, и что никарагуанские «Контрас» здесь ни при чём?… Да и не об этом я думал, когда эта истеричка обращалась ко мне – я просто стоял, и улыбался. Дело в том, что я только что отчётливо услышал в монологе класснухи словосочетание «сахарный бамбук» – а ведь всего неделю назад, когда Алёшка Альбот выдал на политинформации этот ботанический перл, она же сама его и обсмеяла: «Альбот, ты хоть представляешь себе, что такое бамбук?! Сахарный тростник! Тростник – а не бамбук!…» – и вот только что сама же наступила в этот сахар. Мне было смешно.

– Ребята! — взвыла Давида, – Вы только посмотрите: он стоит, и улыбается! Ему, наверное, смешно, как никарагуанские фашисты убивают маленьких детей! Скажи нам, Роман, тебя это рассмешило, да?!…

Уже не в силах сдерживаться, я выдавил из себя:

– Сахарный тростник… тростник, а не бамбук…