Пока искал стойку для шасси, вырубил заодно и нормальный посох – не железное дерево, но сойдёт. Вырубил, и не успокоился, пока не примотал к посоху полусаблю ремнями от портупеи, будто подгонял кто.
Вот же ж! Голым себя без оружия чувствую, и хотя против винтовок с моим копьём толку никакого, а всё легче.
Чуть погодя сделал ещё дротик из невесть как завалявшейся в кабине флешетты. С некоторым сомнением покачал его в руке, придерживая пальцем за верёвочную петлю.
Здравый смысл во мне начал бессмысленную борьбу, вынуждая принять решение из двух заведомо худших. Одна его часть приказывала бежать как можно дальше, опасаясь закономерно враждебных стрелков…
… и она быстро победила. Опираясь на копьё, я захромал прочь от летадлы, отмахнувшись от голоса разума, призывавшего хотя бы привести двигатель в полную негодность. «Рарога» было просто жалко, будто живое существо…
Влажная земля, прогревшись под солнечными лучами, сильно парит, на свет божий вылезли многочисленные насекомые. Растения попёрли в рост чуть ли не глазах, а настроение – ровно наоборот.
Не успел я отойти на пару вёрст, как нога разболелась, и я начал искать ночлег. Настроение окончательно испортилось, и в голову полезла всякая херота, навроде партизанской войны с этими чортовыми стрелками.
Сверху осыпалось несколько камней, я вздёрнул голову…
– Сука… – в горле застрял вязкий ком, и я, выставив вперёд копьё, начал пятится от льва. Старый, основательно истощавший и потрёпанный жизнью, выглядел он не самым желанным трофеем, но…
… мне хватит.
Удерживая левой рукой копьё и дротик, правой отчаянно шарю по карманам, лапаю амуницию в тщетной надежде на… хоть што-нибудь! Хлоп по боку… пусто. По карману, по груди… сгрёб машинально командирский свисток и прикусил губами.
Лев, оскальзываясь на осыпающихся камнях и на глинистой почве, спешил неловко ко мне. Вот он уже подбирается для прыжка…
… и свист! Заполошный, отчаянный! Хищника будто дёрнули в воздухе за задние лапы, и он осел мешком. Тут же – дротик, н-на! Флешетта, к превеликому моему отчаянию, вонзилась не в бок, куда я целил, а в лапу.
Отчаяние тотчас переросло в ярость, и я приготовился драться так, штобы стать последним обедом для этой твари! Будто почуяв што-то, лев чуть помедлил, но голод и боль гнали его вперёд.
Подобравшись, он бросился было вперёд, и почти тотчас оступился, скомкав атаку от боли в раненой конечности. Лапы его заскользили по влажной глине, и внезапно целый пласт почвы с шорохом поехал вниз.
Напрягая все силы, отпрыгивая в сторону, и тычу копьём в бок престарелого хищника, растопырившегося совершеннейшей кошкой на льду. Раз, да второй… попал удачно, и навалился всем весом, вгоняя лезвие как можно глубже, перерезая и протыкая львиное брюхо. Мной овладела злая ярость, и кажется, я даже рычал диким зверем.
Дёрнувшись несколько раз совершенно отчаянно, лев было выбил копьё из моих рук, но я тут же ухватился за корявое, даже не ошкуренное древко. По львиному телу пробежала судорога, и старый хищник затих. Я почувствовал, как вытекала его жизнь.
Постояв так минуту, выдернул копьё и отошёл чуть в сторонку. Сев на сырую корягу, полусгнившую и вывороченную из земли прошедшим ливнем, я бездумно уставился на мёртвого хищника, глядя на вытекающую кровь и вдыхая запах скотобойни.
– Однако… – я встал, опираясь на копьё и стараясь не ступать на болевшую ногу. Мыслей никаких – ни возвышенных, ни низменных, одна сплошная звенящая пустота в голове и слабость в конечностях.
Девятая глава
В себя я пришёл, когда ободранная туша багровела бесстыдно распоротым брюхом, а снятую по всем правилам шкуру, вместе с башкой и когтищами, я начал сворачивать конвертиком. Уставившись на окровавленные по локоть руки, перевёл взгляд на вонючее мясо, по которому уже ползали какие-то насекомые, личинки и мелкие зверьки, и сплюнул тягуче на землю.