Лицо Ивлева медленно исказилось, дыхание в горле перехватило, и несколько секунд он не мог произнести ни слова.

– Я не ослышался, вы что-то сказали, князь, – вернулся дар речи к юноше. – Немедленно извинитесь за свою ложь, – процедил сквозь зубы Петр.

– Пэрэд кэм мнэ извэняться? Ты что, Пэтэнька, эе муж?

– Нет, не муж. Но я не позволю трепать имя порядочной женщины. – хватая за грудки грузинского князя, прошипел Ивлев.

– Давайте выйдем на свежий воздух, а то на нас все смотрят, – сказал Серж, оттаскивая Петра от штаб-ротмистра.

Офицеры шли от дворца вдоль набережной Мойки, и когда голоса оставшихся позади людей слились в непонятный ропот, шедший впереди Ивлев, резко обернувшись, крикнул в лицо князя:

– Немедленно признайтесь, что солгали или я вызову вас на дуэль!

– Я нэ собираюсь стрэляться с тобой, мальчик, эще скажут, что я убиваю младэнцэв. Давай лучшэ посмотрим, кто из нас врет. Эсли я пэрэсплю с графинэй на ваших глазах, то ты, Пэтя, застрэлишься, а эсли нэт, то я пущу сэбэ пулю в лоб. Сэрж будэт нашим сэкундантом и проконтролируэт выполнэниэ пари.

Молодой офицер молчал в нерешительности, ему очень хотелось самому всадить пулю в наглую грузинскую рожу.

«Но Серж может усомниться в моей правоте», – подумал Петр.

– Ладно, штаб-ротмистр, но, если к завтрашнему вечеру обещанное не будет выполнено, я пристрелю вас как брехливого кобеля. Я не намерен откладывать это дело в долгий ящик. И не вздумайте отказываться потом стреляться, не то все узнают, что князь Тквернадзе трус.

Ивлев развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, пошел прочь от сверкающего дворца.

Сергей догнал его и принялся успокаивать:

– Может, не надо было ссориться с князем. Ты же знаешь, как штаб-ротмистр относится к дамам: все что угодно наболтает с пьяных глаз. Я, конечно, понимаю, что графиня твоя родственница…

– Ничего ты не понимаешь, – оборвал друга Петр, – Анна Николаевна такая неземная. Она не может, не может любить эту ничтожную сволочь!

Петя Ивлев почти бежал вдоль набережной. Что-то доказывающий Сергей пытался поспеть за ним. Сейчас Ивлев находился вне времени и пространства, только ноги в отчаянии передвигали тело по мостовой. Как будто наяву в сознании корнета всплыли воспоминания о первой встрече с графиней Паленой.

Мама привезла Петю в Петербург мальчишкой для поступления в кадетский корпус. Проведя все детство в родовом имении под Брянском, он смотрел на мир расширенными глазами, впитывая в себя влажный столичный воздух. В этом городе все было каким-то особенным: дома, улицы, каналы, мосты и тетя Аня, которой было тогда всего двадцать лет.

Тетя легкой рукой погладила на прощание Петю по белобрысой голове и нежным голосом сказала:

– Надеюсь, ты будешь заходить к нам в увольнения и по праздникам.

Жизнь в корпусе оказалась для Пети нелегкой. Попав из тихого родительского дома в бурлящий водоворот кадетских будней, он часто получал взбучку от более рослых и наглых товарищей. Замкнувшись в себе, он смотрел на них волчонком, у которого не было сил справиться с обидчиками. В редкие праздники Петю забирал из корпуса дядя, и эти дни, проведенные у Паленых, остались самыми яркими воспоминаниями о детстве: чай с вареньем, молоденькая тетя Аня, садившаяся рядом с ним и расспрашивающая об учебе. Ивлеву никуда не хотелось уходить, он согласился бы хоть вечность сидеть рядом с тетей. Но праздники заканчивались, и приходилось возвращаться в корпус, где маленький кадет ждал, когда снова попадет в графский дом. По ночам во сне к нему являлась не мама, а графиня, которая садилась на краешек кровати и гладила по головке.