– Ты служишь нашему божеству, – продолжал меж тем Аспир. – Но ведь ты – моя нареченная. Еще не одна весна пройдет, прежде чем тебя введут под мой кров. А ведь в глазах богов то, что должно свершиться, уже свершилось. Что им за дело – станешь ты моей теперь или после? Цветы, что ты сорвала, красивы сейчас, но пройдет немного времени, и они сгодятся лишь на семена, чтобы дать жизнь следующим цветам. Прежде чем уйти, подумай – хочешь ли ты дождаться того дня, когда станешь зрелым цветком, готовящимся увянуть? Или ты боишься гнева божества, дева?

– Я никогда не видела ни его гнева, ни его радости, – ответила Мара, откладывая цветы в сторону.

Затем они легли под сень ветвей склонившегося над ручьем дерева, и Аспир взял ее, как жену.

Не успели тени сместиться далеко, как Мара уже подобрала брошенные ею цветы и отправилась обратно в селение людей.

Шли дни. Каждое утро Мара спускалась в долину за цветами, и каждое утро ждал ее у ручья Аспир. Не знали люди о творящемся святотатстве, а божество до поры молчало.

Но вот пришел особый день, знаменующий ту пору, когда люди из зверей стали людьми.

От самого рассвета люди чистили и украшали свои жилища, а с закатом солнца погасили все огни и светильники, кроме главного – над воротами храма. Все стекались к нему в ожидании и трепете.

Жрецы дали людям в протянутые руки священную чашу, и те, передавая ее друг другу, надрезали себе запястья и наполняли чашу своей кровью. Когда чаша наполнилась, ее передали Маре.

Она приняла чашу и понесла через храм в глубинные пещеры божества.

В полной темноте шла она хорошо знакомой дорогой и несла в руках чашу – о, нет, не просто с кровью! – с тем душевным огнем, которым народ желал поделиться со своим божеством.

Наконец, Мара остановилась. Она хорошо помнила то место, где кончаются соломенные циновки и начинается древний камень.

– Прими дар от людей, следующих за тобой, – произнесла она, поднимая чашу.

Уже третий год она подносила дары божеству, и каждый раз оно приходило на ее зов, и холод приходил с ним. Оно забирало дары и вновь ускользало вглубь земли. Но не теперь – Мара стояла, воздев руки с тяжелой чашей, и текли минуты. С ужасом представилось, как она выйдет из святилища с полной чашей, что тогда сделают с нею жрецы и сами люди…

Она вновь позвала божество, и вновь ответом ей была тишина. Тогда Мара опустилась на колени и сама выпила всю собранную людьми кровь. Затем она в судорогах упала на пол, ее внутренности жгло, будто она выпила сок ядовитого растения. Кусая себе руки, она едва сдерживала крик.

Не помня себя, поднялась она снова на ноги и побрела к выходу из пещер.

Народ, ожидавший появления девы, вдруг онемел от ужаса, едва она вновь появилась – бледная, с перепачканным кровью лицом.

Безумным взором обвела она толпу и остановилась на Аспире. Беззвучно шевелила она губами, будто отчаянно желая что-то сказать.

Испугавшись, что тайна вот-вот будет раскрыта, не зная, что ему делать, наследник вождя схватил горсть земли и швырнул в светильник над входом в храм. И погас священный Огонь.

Такого не случалось с того дня, как человек сделался человеком. Крики ужаса огласили руины древнего города богов, люди бросились в темноту, не разбирая дороги. И ни в одном очаге не тлело головни, от которой можно было бы разжечь пламя.

Казалось, вечность минула, прежде чем вдали, над одной из стен вспыхнула алая звезда. Люди устремились к ней – к единственному светочу в кромешной, глухой тьме.

– Это человек! – вскричал кто-то. – Звезда в руках у человека!

Другой благоговейно шептал:

– Это наше божество принесло нам новый Огонь.