Экраноплан встал на якорь, включил сирену и пустил в воздух красную сигнальную ракету. С берега не пришло никакого ответа, радио тоже молчало. Никто не отозвался, когда старший помощник пытался вызвать шахтеров через громкоговоритель, и никто не ждал их на краю длинного пирса, когда десант причалил к нему на надувной шлюпке. Капитан Чернов рывком поднялся на платформу, держа наготове пистолет, за ним последовали старший помощник Аркадий Саранцев и еще семь матросов, – больше половины экипажа экраноплана. Катя с замирающим сердцем ждала в шлюпке. Когда она поднялась по трапу, скользкому от сырости, люди уже рассыпались полукругом, направив в туман пистолеты и карабины… Контур металлических конструкций крана, темные кучи руды, очертания небольших зданий с плоскими крышами и высокая радиомачта за ними. И непрерывный лай вдалеке, неутомимый, словно машина.

Капитан не обращал на него никакого внимания. Стоял, уперев руки в бока, и разглядывал платформу крана. На конце длинной стрелы, окутанной туманом, можно было различить силуэт человека. Он не отозвался, когда капитан приказал ему спуститься, не отреагировал, когда пуля, выпущенная старшим помощником, с лязгом отрикошетила от стали в метре от его ноги. Звук выстрела разнесся по всей набережной и растаял в тумане.

Чернов поднес ладони рупором ко рту:

– Следующая пуля будет тебе в ногу!

Молчание. Они стояли, глядя на человека. Монотонный лай не унимался, продолжаясь и продолжаясь где-то за белой пеленой.

– Стреляйте еще раз, – приказал капитан помощнику.

– Я поднимусь к нему, – сказала Катя.

– Я точно помню, что убеждал вас не путаться под ногами, – мягко напомнил Чернов.

– У меня медицинское образование, – ответила Катя. Фактически так и было: в пионерском лагере их учили оказывать первую помощь. – Бедняга может быть ранен или болен. Может, он не в состоянии спуститься вниз.

– А может оказаться американцем, – добавил старший помощник.

– Вы в состоянии спустить его сами? – спросил Чернов.

– Я могу его осмотреть, поговорить с ним. Сможет ли он спуститься, зависит от его состояния, – ответила Катя с таким ощущением, будто она собирается нырнуть в мутный омут с головой и набирает воздуха полной грудью, прежде чем погрузиться в воду. Как часто говаривала ее мать, она умела впутываться в неприятности.

– Нет, сможет ли он спуститься, зависит от вас, доктор, – сказал капитан, сдержанно улыбнувшись. – Не разочаруйте меня.

Стальные перекладины лестницы, с которых капала вода, когда Катя хваталась за них, скользили под протекторами ее ботинок. Добравшись до застекленной стальной операторской кабинки и вцепившись в поручни, она окрикнула человека, спрашивая, нужна ли ему помощь, стараясь, чтобы ее голос звучал дружелюбно и успокаивающе.

Человек не ответил. Он лежал ничком почти на самом конце стрелы, обхватив руками стальную балку, словно встреченную после долгой разлуки возлюбленную. Между ними было всего десять метров, но он даже не повернул головы в ее сторону.

Чертыхнувшись, она вскочила на стальные рамы стрелы, пытаясь не обращать внимания на головокружительную пропасть под ногами, на дне которой, как муравьи, темнели фигурки моряков. Она снова позвала человека, спросила, как его зовут, и он слегка повернулся, неловко глядя на нее через плечо, не разжимая объятий. В его глубоко запавших глазах было что-то детское.

– Вы в безопасности, – сказала ему Катя, пытаясь говорить уверенно, хотя сама она уверенности не чувствовала. – Идите ко мне. Я помогу вам спуститься.

Человек открыл рот, но не произнес ни слова. Он молод, моложе Кати, на нем синий комбинезон и тяжелые рабочие ботинки.