Сделала помощником комбайнера Константина. Он же ничего не видит. До сих пор ему дают на сдачу старые деньги. Жену не разглядел, думал курносая, а у нее рубильник губы прикрывает. И старше вдвое. Лучше бы ее оформила пугалом на подсолнечник. Ревизор точно не придерется.

Додумалась глухонемую Дарью назначить сторожем на механизированный ток. А если с нею заговорит ревизор? В ответ мычать будет? Дарья пол-беды, еще ходит, а деда Ефима зачем на комбайн посадила? Он давно умер. Сама же о гроб билась головой. Мы все думали, горюешь, а ты от отчаяния: ни полушки он тебе не оставил по завещанию, и правильно сделал, кто ты ему? Седьмая вода на киселе. Я двоюродный племянник и то три курицы досталось.

Сидора Петровича привлекла правильно. Он еще крепкий старик, и в день проверки доберется до зерносклада. А вот на машину его посадила зря. Он ездит только на велосипеде и как сможет одновременно быть в двух местах – не Фигаро. Я тебе советовал посадить вторых механизаторов из числа не умерших еще стариков. Говоришь, одни старухи в селе остались? Остались и старики. Чего, уже отходят? Но ведь не отошли. И на день их можно привезти к месту работы. Лишь бы говорили. Афанасий Петрович тоже не спортсмен, под девяносто, а рапортует как солдат. Главное, вывезти его в поле. Нам не надо мертвых душ: не Гоголи. Наша с тобой задача удвоить расходы на зарплату. А есть помощники у механизаторов и других работников или их нет, кому какое дело. Я вот что думаю? Надо действовать с опережением и свезти всех стариков в одно место. На какие кладбища? Сдурела? Еще пригодятся. На ток, например, и ревизора туда: мол, проводим собрание по вопросу о ходе уборки. Правильно, Анастасия, только потом пельмени. Нет, настойки твоей не надо. Самой придется отдуваться. Где только ты такие корни находишь?

Уговорили меня приятели, Григорий и Константин, на этот мальчишник, хотя я знал, чем заканчиваются такие культурно – развлекательные мероприятия.

Собрались, как всегда, у Ивана Ивановича, курьера нашей фирмы. Жена его бросила, сбежав за кордон с австралийским аборигеном, и жил он один. Недавно прислала ему фото, на котором держит аборигена на руках, как обезьянку. Иван Иванович повесил ее на видном месте и подписал: «Неисповедимы пути Господни».

Константин вытащил мобильный телефон, позвонил и пришли две девицы – Маша и Катя. Я подумал баскетболистки и пожалел Григория: ему пришлось стоять за столом, чтобы быть с ними вровень. С каждой рюмкой он словно подрастал и, наконец, опустился на стул, чмокая девиц в локотки.

Иван Иванович выдал тост: «Мальчишник без баб, как водка без градуса. Выпьем за то, чтобы у водки всегда был градус».

– Какой философ, – заулыбались девицы, – можно из фужера…

Началось. Проснулся я под столом. Рядом безмятежно словно ребенок спал Иван Иванович, держа во рту вместо соски горлышко бутылки, и только причмокивал. С детства он был приучен к спиртному: отец всегда добавлял в пузырек с молоком несколько капель водки, чтобы крепче спал.

Я не сразу попал в туалет, и чуть не обмочился. Перед унитазом на карачках стоял Константин. Из него хлестало, как из лопнувшей канализационной трубы. Мою желтую струйку он и не заметил, только стонал и выворачивался наизнанку. А ведь хорошо знал, чем закончится мальчишник, сам напоминал каждому, чтобы не пили утром холодную воду. А если сивуха вместо слез сочится, и язык суше, чем у египетской мумии? Шутник, блин. Его лошадиные глотки у водопроводного крана я слышал с раннего утра.

Дольше всех, наверное, держались великанши. Одна Маша с Лысой Горы чего стоила. Закружила всех: с детства хотелось ей стать балериной. И вскоре мы повалились кто куда. Я – под стол. Там меня не нашли девы. Иван Иванович заснул со своей соской.