И впрямь, в пустом классе сидеть было уже невыносимо, будто кому-то назло обрекла себя на такое подневольное мучение. Она не знала, что ей дальше делать. Вот и вечер наступает, который ничего хорошего ей не сулит. Хотелось одного: плакать и плакать. А вечер всё приближался, приближался. Хотя бы с кем поговорить. И тогда Юля с радостью ухватилась за возможность написать сейчас же Валентине письмо. Она достала из чемодана чистую тетрадь, вырвала листок, взяла ручку, заправленную чернилами, и стала думать: с чего начать? И тут вспомнила, что в своей жизни писем почти не писала. Когда была в пионерлагере, иногда под настроение писала сестре. Поэтому растерялась: с чего начать, как доехала, как опоздала в медучилище, или то, что она сейчас испытывает страшное одиночество? Она снова вспомнила, как сестра рьяно отговаривала её не ехать в такую даль. И теперь, если она напишет о том, что тут ей плохо, сестра заставит вернуться. Или сама приедет за ней. В таком случае лучше не жаловаться, просто написать: «Здравствуй сестра Валя! Пишу тебе из Омска. У нас тут погода хорошая, доехала я чудесно, в училище, правда, не поступила. С Машей мы опоздали, зато нас приняли в речное, а Маша уехала на поиски своей мамаши. Я живу на квартире, за жильё училище оплачивает, чем я очень довольна…»

В одном платьице Юле стало прохладно. Она надела вязаную кофту. Свернула крупно исписанный листок в карман кофты. Купит конверт и тогда отправит письмо сестре. До начала занятий ещё очень далеко. Юля не знала, как ей устраиваться на новом месте, где жить? И вдруг вспомнила про адреса квартир: почему не пошла искать? А где же записка, выданная ей в канцелярии? Проверила карманы кофты – нету! И тут припомнила, что тогда держала книгу, меж ее страниц лежали документы, которые сдала в училище. И записку положила в книгу, которую нашла в чемодане: перелистала всю – нет записки. Куда она могла деться, неужели у Маши осталась? Точно, вспомнила, подруга её все вертела в руках, перечитывала адреса, хотела, чтобы она, Юля, сначала сняла квартиру. И тогда душа будет спокойна, она поедет своей дорогой. Но Юля воспротивилась, у нее взыграла гордость, что она сама в состоянии найти дорогу. Завтра ей выдадут новый адрес, а где будет брать деньги на оплату квартиры? Может, снова устроиться на почту разносить телеграммы? Пожалуй, в её положении это был единственный выход. Конечно, от старушки ей перепало двести рублей. Валентина сделала на её имя вклад в сберкассе, и теперь она может попросить, чтобы эти деньги она ей переслала переводом, и они пойдут на уплату за жильё. И она опять готова ухаживать за больной и одинокой старушкой, как это делала дома. А где же ей ночевать сегодня, не на вокзале же?

А уже неотвратимо наступал вечер, класс всё больше погружался в сумерки. Но в окнах ещё держались последние краски заката и отражались на полу, на стенах, которые с каждой секундой тускнели, угасали, темнели, словно некто прикручивал, убавлял их накал. Чем становилось темней, тем росла тоска, заполняя всё её существо. Юля почувствовала, что уже сильно проголодалась. Она достала из чемодана хлеб, варёные яйца, пирожки и бутылку лимонада. Почти весь день есть не хотелось, а всё это купленное утром на вокзале так и осталось нетронутым. Хотя в поезде они позавтракали бутербродами и куриным окороком: все это они купили лоточницы, ходившей с продуктами по вагонам.

Маша теперь, должно быть, очень далеко от Омска, везёт её поезд к «родителям», а она, Юля в пустом тёмном классе ест пирожки, вареные яйца и запивает лимонадом. За окном стало совсем непроницаемо черно, как страшно одной сидеть в классе. Не сдержалась, заплакала, опустила голову на стол и не знала, что ей делать, куда ночевать податься? Слёзы текли по щекам, как дождь по стеклу. Вот за дверью класса послышались чьи-то невнятные голоса, вот они стали ближе и громче. Юля невольно притихла, затаилась в неведомом страхе: мелко-мелко подрагивали плечи. Она скрестила на груди руки и сильно сдавила ладонями в предплечьях, чтобы унять противную дрожь, потом одной рукой быстро стала вытирать слёзы.