Бо, сидя у Мэтта на плечах, оглянулась кругом.

– Там! – крикнула она и указала на воду.

– Сейчас увидишь, кто там водится, Бо, – сказала я. – А мы расскажем, кто как называется.

Я по старой привычке растянулась на животе и уставилась в воду. Головастики, что теснились у кромки воды, прыснули в стороны, едва их накрыла моя тень, но вскоре мало-помалу вернулись. Головастики были уже почти взрослые – с отросшими задними лапками и толстыми куцыми хвостиками. Все лето мы с Мэттом, как и в прошлые годы, наблюдали, как они растут, – с первого дня, едва они зашевелились в прозрачных бусинках-икринках.

Тут и там бесцельно сновали колюшки. Брачный сезон уже миновал, и самок было не отличить от самцов. А в брачный сезон самцы щеголяли нарядом – брюшко красное, спинка серебрится на солнце, глаза отливают бирюзой. Мэтт мне говорил – весной, всего несколько месяцев назад, а кажется, будто в другой жизни, – что у колюшки всю работу берет на себя самец. И гнездо вьет, и за самкой ухаживает, и проветривает гнездо, чтобы икринкам хватало кислорода. Когда вылупляются мальки, охраняет их тоже самец. Если малек отобьется от стаи, самец берет его в рот и возвращает обратно.

– А самка что делает? – спрашивала я у Мэтта.

– Да так, прохлаждается. В гости ходит, болтает с подружками. Самки есть самки.

– Нет, серьезно, Мэтт. Что она делает?

– Не знаю. Отъедается, наверное. Столько икры выметала, нужно силы восстановить.

В тот раз он лежал со мной рядом, подперев руками подбородок, и глядел в воду, и занимало нас обоих одно – крохотный мирок, что был перед нами как на ладони.

А в этот раз я оглянулась на Мэтта. Он застыл в нескольких шагах от воды и смотрел вдаль невидящим взглядом. Бо, сидя у него на плечах, вытянула шею.

– Туда! – сказала она.

Я спросила у Мэтта:

– Что ж ты не подойдешь посмотреть?

– Подойду.

Он поставил на землю Бо, и та заковыляла к воде. Мэтт сказал:

– Ложись, Бо. Ложись, как Кейт, и смотри на рыбок.

Бо взглянула на меня и уселась на корточки со мной рядом. На ней было легкое голубое платьице, а из-под юбки свисал подгузник, и когда она садилась, он доставал до земли, и казалось, будто у нее огромная задница.

– Не умеет Люк подгузники надевать, – сказала я. Тетя Энни вызвалась сама переодевать Бо, но Бо ей не далась, и Люк с Мэттом по-прежнему переодевали ее по очереди.

Мэтт ответил:

– Спасибо на добром слове, подгузник ей надевал я и этим горжусь.

Он улыбнулся, но когда я посмотрела ему в лицо, глаза его не смеялись. Я вдруг поняла, что больше не вижу в нем счастья. Настоящее счастье куда-то ушло, осталась лишь видимость, ради меня. Я поспешно от него отвернулась, уставилась в воду. Тревога и ужас, дремавшие в сердце, проснулись, хлынули наружу потоком. Я, глядя на пруд, постаралась их запереть внутри.

Вскоре Мэтт прилег рядом с Бо, так что она оказалась между нами. И сказал:

– Смотри, какие рыбки, Бо. – Указал на воду, и Бо уставилась на его палец. – Нет, не туда, ты в воду гляди. Видишь, там рыбки?

Бо закричала:

– У-у-у-ух! – Встала и запрыгала, вереща от восторга, и рыбы попрятались, будто их и не было. Бо, перестав скакать, посмотрела в воду, потом, с удивлением, на Мэтта.

– Всех рыбок распугала, – сказал Мэтт.

– Нету рыбок! – крикнула Бо. Она не поверила, расстроилась, личико сморщилось, из глаз покатились слезы.

– Хватит, Бо. Просто не шевелись, и они вернутся.

Бо недоверчиво покосилась на Мэтта, сунула в рот большой палец, но все-таки присела на корточки. Мэтт занимал ее разговором, чтобы она не шумела, и наконец минуту спустя подплыла небольшая колюшка.

– Вот она, – шепнул Мэтт.