Ладно, на всё Божья воля. В конце концов, я давно уже научился держать себя в руках. Хотя порой это бывало так трудно…

От грустных мыслей меня отвлекло чьё-то шебуршание в зарослях бузины. Слышался оттуда негромкий разговор, смех. Вылетел по крутой параболе окурок, мелькнул рыжеватым фильтром и шлёпнулся в чудом не высохшую лужу, зашипел рассерженным котом. Вот промахнись этот, из кустов, угоди он своим недогрызенным бычком в сухую траву – и пожалуйста, готово дело, заполыхало бы…

Пойти, что ли, познакомиться? Может, насчёт жилья чего посоветуют? Не стоять же тут столбом среди бурьяна и обгоревших балок?

Я раздвинул ветви и обнаружил разместившуюся на травке компанию. Трое мужичков лет пожалуй что за пятьдесят, не бродяжьего, но довольно потрёпанного вида. Перед ними имела место расстеленная газета с неприхотливой закусью – огурцы, несколько недозрелых помидоров, ломтики сала, нарезанный крупными ломтями ноздреватый чёрный хлеб, разумеется, толстый пучок зелёного лука – куда же без него? Над всем этим делом возвышалась прозрачная литровая бутыль самого распространенного напитка. И судя по оттопыренным карманам мужичков, одиночество ей не грозило.

– Здорово, отцы, – кашлянул я, привлекая к себе внимание. – Вы чего ж это окурками пуляетесь? Как я понимаю, один пожар тут уже был, не многовато ли?

Меня заметили.

– Здорово, сынок, – усмехнулся лысый дядька с дочерна загорелой физиономией, обнажая в ухмылке гнилые зубы. – Ты, часом не из пожарной инспекции будешь?

– Не, мужик, обижаешь. Это так, к слову. – Уточнять, из какой я инспекции, пока не стоило.

– За державу, значит, обидно… Ну-ну. Чего-то мне личность твоя незнакома. Ты с химзавода, что ли?

– Не, я приезжий. Тут такое дело… – вполне натурально замялся я, соображая, как бы понежнее подрулить к вопросу жилья.

– О делах, знаешь, давай после, – отозвался дядька. – Садись-ка лучше с нами. Потребляешь? – кивнул он на бутыль.

– Можно, если по чуть-чуть. – Пить в такую жару, понятное дело, смертоубийство, но отказ снизил бы мои шансы до нуля. А вечер всё же скоро перейдёт в ночь…

– Само собой, по чуть-чуть, – хитровато подмигнув, согласился мужик. – Мы тут, главное дело, только сели. Меня Фёдором звать. Фёдор Никитич, стало быть.

– Алексей, – коротко представился я, присаживаясь к газете. Остальные двое сотрапезников отозвались:

– Семён Андреич.

– Михал Алексаныч.

Произнесли они это почти одновременно, и лишь позднее, по ходу дела, я сориентировался, кто из них Сёма, а кто – Мишаня.

– Ну, приступим, – бодро скомандовал Фёдор Никитич, сворачивая бутылке жестяной колпачок.

Тут же на газете образовались три стопочки и бумажный стаканчик, видимо, из-под творога. Как я понял, персональная забота обо мне.

Никитич аккуратно разлил водку и, переждав секунду, объявил:

– Ну что, за встречу так за встречу. Вздрогнули?

Мы вздрогнули. Ну и дрянь же этот местный разлив!

– Ты закуси, закуси, – протянул мне огурец Мишаня. – Напиток, он закуси просит.

– Это уж точно, – подтвердил Никитич. – Ты, парень, закусывай, не жмись. У нас тут, конечно, небогато, зато всё по-людски. Ну так что у тебя за проблемы? – без всякого перехода вперился он в меня желтоватыми, похожими на кошачьи глазами. – Давай, колись. Может, подмогнём чем.

– Да, в общем, обычное дело, мужики, – я заговорил не спеша, как и подобает в таких случаях. – Я сам из Столицы, еду вон к тётке, в Грибаково. Может, знаете, это малость не доезжая Заозёрска. Ну вот, а с билетами сейчас напряжёнка, удалось только до Барсова взять, а отсюда не раньше понедельника, 148-м скорым. Так что перекантоваться где-то надо три ночи, а гостиница у вас на ремонте. Такие вот пироги с капустой получаются. Пробовал я тут на постой напроситься, да обломилось. Мне заплатить-то есть чем, отпускные вон получил, да только народ здесь у вас… недоверчивый какой-то. Одна баба, правда, согласилась, да столько запросила, что лучше уж на вокзал. А остальные просто шуганули.