Сейчас князь вспоминает не обиды – вспоминает победы. Их на счету Александра Невского немало. Особенно памятны те, что влияли на сохранность и целостность Руси. И Невская битва, и Ледовое побоище, и ещё многие… И с Западом, и с Востоком.
Не покорил Запад русских силою. Начал обхаживать лестью. Папа римский отправил к Александру своих представителей. Легаты подарками уговаривали князя вступить под покровительство римского престола. С вытекающими из этого последствиями.
Александр Невский отверг и это «нашествие». При этом понимал: его победы над шведами и крестоносцами не обеспечивают стабильности на западе Руси. Тем более после отказа от покровительства папского престола. Нужны союзники. На Руси их в достатке не найти. Всяк удельный князёк в великие метит. Их серый мирок – власть и корысть. Судьба страны таковым безразлична. Нужен союзник внешний. И по силе соизмеримый с силой Запада. Выбор невелик. Это Орда. Из двух зол князь выбрал то, которое в это время в меньшей мере претендовало на духовный мир русских людей, на веру, на православие и, как ни странно, не покушалось на целостность Руси…
Посол Истории, по своему обычаю, в беспристрастном размышлении… И продолжает напоминать юбилейному форуму времена ордынской неволи, экстраполирует их на будущее. Мудрые участники Веча анализируют…
…По нетоптаной траве заброшенных полей бредёт толпа рабов. Хозяева отпустили на свободный прокорм. От обессиленных мужиков и потерявших женственность баб проку нет. Убивать не стали, экономя время и оружие, полагаясь на экономически выгодные Орде воспроизводственные процессы этих поротых русских. После долгой дороги люди в изнеможении и безразличии к родным местам пали на землю. Отлежавшись, принялись рассматривать друг друга. Лица смутно знакомы: то ли соседи, то ли родственники; возможно, бывшие жёны и мужья. Разбились на кучки случайным образом. Стали возводить жильё. Из двух-трёх разрушенных изб отстраивали одну. Строительные бригады превращались в семьи. Так легче надеяться, строить и жить.
Через два года появился ордынец. Осмотрел дворы. Посчитал животину, замерил поле ржи, пощупал бицепсы у мужчин, походя хлопнул по двум-трём женским задам и уехал. Приказал ждать осенью.
Стали наезжать и дворовые местного князя. Они с прищуром оглядывали подрастающее хозяйство и, пощёлкивая кнутами, молча уезжали.
Подошла осень. Женщины возились с детьми и хозяйством. Мужики гадали, кого из них и что из накопившегося добра заберут монголы. Накануне событий над селом сгустились грозовые тучи. Молнии сверкали, гром не смолкал, но дождя не было. Лишь меж изб загуляли пыльные смерчи. Они вмиг валили изгороди, срывали крыши, рвали бычьи пузыри на крохотных окнах. К заходу солнца всё стихло. В страхе затихли и люди, опытным сердцем чувствуя близость ещё большей беды.
Предчувствия не подвели. Утром на село покатилось серое облако пыли, за ним послышался топот копыт. Селяне прятали скотину, прятались сами. По дворам уже шныряли, гремя оружием, мечники местного князя. Торопились, боялись кого-то. Хватали зерно и живность, что на глаза попадались. Для острастки и дабы продемонстрировать власть свою, местную, секли тех, кто ближе оказывался.
Князь, важно восседая в богатом седле, рассматривал единственную в селе грудастую бабу. Главный мечник ожесточённо драл ей волосы, когда бросалась она к валявшемуся в пыли грудному ребёнку. Князь кнутом хлестнул дурно орущую бабу, им же огрел неумелого мечника и отъехал в сторону кулей с зерном, по пути конём затоптав ребёнка.
Управились быстро. Загрузились данью, бабой в качестве штрафа и спешно исчезли в облаке всё той же серой пыли. Позади остались разорённое село, затоптанный ребёнок, бабы, ревущие в страхе, и мужики, в ещё большем страхе, безмолвно глядящие вслед княжьей ватаге.