Эрнестиночка тоже выглядела вполне пристойно – белое, тщательно выстиранное платье, такой же белый бантик на макушке и белые матерчатые туфельки. Хотя утюг на весь барак был всего один и на него вечно была очередь, тут уж Анна не постеснялась использовать свое служебное положение и, завладев дефицитным инструментом, выгладила платья и себе, и дочке. Оглядевшись в осколок зеркала, укрепленный гвоздиками к дощатой перегородке рядом с рукомойником, она решительно взяла дочку за руку и направилась к санаторию.

Если вы думаете, что на банкете его самая юная участница прониклась всей торжественностью момента и исполнилась благопристойности, то вы глубоко заблуждаетесь. Не успела мать войти в столовую, как девочка выдернула ладошку из ее руки и тут же исчезла под краем скатерти.

– Эрнестина, вернись! – громко зашипела Аня, но было поздно. Не лезть же самой, вслед за дочерью, под стол?

Дорогих гостей встречали, как водится, стоя. Представитель заказчика строго по ранжиру представил местных товарищей высокому руководству, и лишь затем, когда гости заняли свои места за столом, стали рассаживаться и остальные.

Серго Орджоникидзе (вообще-то Георгий Константинович, но уже вошло в обычай именовать его партийным псевдонимом), устроившись на стуле и оглядевшись, недоуменно вскинул брови и негромко спросил, ни к кому персонально не обращаясь:

– А что, наркому груша не положена?

И действительно, среди поштучно разложенных каждому на персональную тарелку фруктов у всех московских гостей присутствовала груша. У всех, кроме Орджоникидзе. Прибывший вместе с Серго высокий чин из ОГПУ, сверкавший эмалью трех ромбов в краповых петлицах, заиграл желваками. Представитель заказчика, у которого в таких же петлицах имелся лишь один ромб, пошел красными пятнами. Ситуация требовала немедленного действия, чтобы затушевать ужасный промах перед наркомом тяжелой промышленности.

Однако не успели чекисты ничего предпринять, как Серго сам обнаружил причину казуса. Причина никуда не думала скрываться. Она сидела у самых его ног на полу, наполовину прикрытая скатертью, и спокойно доедала грушу.

Представитель заказчика с одним ромбом стал малиновым, как буряк, дыхание у него перехватило, и он смог лишь угрожающе просипеть, повернув голову в нужном направлении и выпучив глаза:

– Ну, Коновалова…

Тем временем Оржоникидзе нагнулся, взял малышку на руки и посадил себе на колени:

– Что, понравилась груша? – поинтересовался он, усмехаясь в свои шикарные усы.

Эрнестина энергично закивала, прекратив облизывать пальцы от сладкого сока.

– А виноград любишь? – продолжал спрашивать важный московский гость.

Девочка на мгновение задумалась. Слово «виноград» она уже знала, но попробовать его еще не довелось. Однако любопытство тут же взяло верх над осторожностью – почему бы не кивнуть и на этот раз?

Серго пододвинул к себе тарелку с фруктами, где лежала довольно приличная кисть темного, почти черного, с сизоватым налетом винограда, и, отщипнув несколько ягод, протянул Эрнестине:

– Держи-ка. Только ешь осторожно, не подавись: там мелкие косточки, – заботливо предупредил он несмышленую еще девчонку.

Что там косточки, дочка Ани поняла, еще не дослушав солидного усатого дядю, потому что успела раскусить виноградину раньше, чем нарком договорил до конца свой совет.

Представитель заказчика незаметно, бочком, подобрался к девице, не умеющей призвать к порядку собственную дочь (а еще командир РККА!), и злым шепотом принялся втолковывать:

– Смотри у меня, Коновалова! Еще раз такое повторится, ты у меня поедешь белым медведям санатории изо льда строить…