С ноября 1928 г. по март 1937 г. я жил в уединении в нашем Йога-Ашраме в Пондичерри. За это время он написал мне десятки писем. Некоторые из них я опубликовал без его явного на то согласия. Я, конечно, боялся, что он будет возражать, но, когда мои опасения оправдались, я попросил его подумать, не прав ли я хотя бы отчасти: я считал, что люди часто не знают о величайших людях, во-первых, из-за глубинной подмены ценностей, а, во-вторых, из-за недостатка понимания. Я рассказал ему об одном метком замечании Олдоса Хаксли из книги «В дороге»: «Трудно отличить подлинное от фальшивого, это доказано тем, что люди постоянно ошибались и продолжают ошибаться. А в каждый данный отрезок времени большинство людей, если даже не предпочитает притворство честности, все же одинаково восхищаются ими, поровну одаряя своим вниманием и то, и другое»[25]. Я также сообщил ему слова, которые однажды сказала нам мимоходом Мать: что большинство людей, считающих Шри Ауробиндо великим, оценивают его, опираясь на сведения, которые не способны раскрыть нравственную суть его величия. «Поэтому, – добавила она, – нужно действительно понимать, в чем состоит сущность величия, особенно искателям Духа – хотя бы для того, чтобы избежать прискорбных интеллектуальных заблуждений». Я никогда не сомневался в величии Кришнапрема, хотя, безусловно, я стал еще больше его уважать, когда затем сам Шри Ауробиндо подтвердил, что он искренний, мужественный человек, обладающий «видящим разумом», как бы поставив на этом мощную печать, и не переставал снова и снова только хвалить его в своих письмах. Однажды он написал Чедвику: «Меня впечатлила способность Кришнапрема всецело отстраняться от текущих идей и общих тенденций и находить (для себя) свежий и неизменный источник знания; это восхитительно. Если бы он и дальше интересовался этими современными движениями, интересующими человечество, не думаю, что он стал бы успешнее Ромена Роллана или кого-нибудь в этом роде.

Но он стал смотреть на эти движения с точки зрения Йоги, а это высший взгляд, и меня поразила именно его удивительная открытость к этому взгляду.

Я объясняю его высокое развитие тем, что он легко и искренне принял роль бхакты и ученика. Для человека с современным сознанием, будь то европеец или образованный индиец, это редкое достижение; ибо современный ум склонен анализировать, сомневаться, инстинктивно стремиться к независимости, даже если хочет иного, и он медлит и колеблется, столкнувшись со светом и влиянием; он не бросается к нему простодушно и открыто, восклицая: „Я готов оставить всё, чем я был или казался, если это поможет приобщиться к тебе; приведи мое сознание к Истине, так, как ты хочешь, как хочет Божественное!“ Какая-то часть нас к этому готова, но есть и то, что препятствует нам, создает завесу невосприимчивости; я знаю по опыту, своему и чужому, каким долгим может быть этот путь, который для нас, искателей Истины, наверное, не бывает кратким и легким, но все же может обойтись и без подобных блужданий, остановок, возвращений и обходных путей. И тем больше я восхищаюсь тем, с какой легкостью Кришнапрем справился с этим грозным препятствием».

Но хотя я часто задавался вопросом, что он вызывает во мне – любовь или, скорее, восхищение, ни любовь, ни восхищение не могли убедить меня согласиться с его желанием; а он хотел, чтобы я не отдавал должное его величию лишь потому, что он сам не любит публичность. Поэтому я включил в свою книгу на бенгальском Абар Бхрамьяман («Снова в странствиях») длинную статью о нем где-то на пятидесяти страницах. В ней я коротко рассказываю о наших беседах в Алморе (где я был его гостем), а также привожу фрагменты его писем, а в конце статьи помещаю длинное стихотворение о его высокой духовности. Однако, чтобы он примирился с этой статьей, я специально умолчал о некоторых сверхъестественных событиях в его Ашраме; но, увы, это не убедило его принять статью, и я пожалел, что не рассказал в ней обо всем, ведь он ураганом обрушился на меня, совсем не понимая, как я мог так набедокурить, но сдержался только ради него