Примерно на шестой месяц того года я начал видеть сны, которые, казалось, что-то предвещали. Эти повторявшиеся сны, которые снились мне всё чаще, вызывали невыразимое ощущение предчувствия. Я знал, что что-то вот-вот случится. Однажды, когда я глубоко размышлял над одной из своих нью-эйджевских книг, мой ум вдруг раскрылся. Меня вдруг наводнили прозрения и видения совершенно нового мира. Это было так, словно огромный духовный молот ударил меня по черепу и расколол его на части. Даже десятилетия спустя это не поддаётся словесному описанию. Этот новый мир был калейдоскопом бьющих током восприятий, словно на моих глазах, о существовании которых я прежде не знал, поднялись веки. Я почувствовал, что впервые проснулся и стряхнул с себя ту дрёму, которая была моей жизнью.

Я оставался в этом экстатическом состоянии две недели, убеждённый, что это и есть духовное перерождение или мистическое пробуждение. В этом переживании особенно выделялись два аспекта: один из них был связан с ночью, а второй – с днём, и оба они были связаны со сновидениями. Первый заключался в том, что в моей сновидческой жизни произошёл взрыв. Я видел десятки мощных сновидений, многие из которых были осознанными (то есть я осознавал, что вижу сон, по-прежнему оставаясь во сне), а некоторые – пророческими. Многие из этих сновидений были гиперреалистичными, более насыщенными и настоящими, нежели переживания бодрствования. Я завёл дневник сновидений и за те две недели исписал несколько тетрадей. Это было так, словно мой глубочайший бессознательный ум извергся наружу и повсюду разлилась лава сновидений. Некоторые из тех сновидений до сих пор направляют мою жизнь.

Вторым аспектом было то, что мои дневные переживания начали сильно напоминать сновидения. Мой мир стал текучим, иллюзорным и не имеющим основания. Я видел во всём прозрачные символы. Когда я шёл по берегу озера Мичиган недалеко от дома, волны давали мне учение о приливах и отливах мыслей в моём уме. Когда из-за туч пробивалось солнце, оно учило о пробуждённом уме, сияющем в промежутках между моими мыслями. Радуга показывала мне мимолётную и эфемерную природу вещей. Казалось, мир сообщает мне послания, куда бы я ни посмотрел. Я шёл по тонкой линии между метанойей и паранойей (то есть между извлечением духовного смысла из моего мира и тем, чтобы придавать ему излишние смыслы). Вдобавок к своему разросшемуся дневнику сновидений я также заполнил несколько тетрадей прозрениями, возникавшими в течение дня. Я окунулся в поразительные и совершенно сюрреалистические переживания. Сложно полностью описать воздействие тех чудесных недель, которые остаются самыми трансформационными в моей жизни.

Поскольку мои дневные переживания всё больше напоминали сон, а мои ночные сновидения становились всё более реальными (ясными и стабильными), мне было сложно определить, бодрствую я или сплю. Иногда мои сновидения становились сверхреальными, а мои переживания бодрствования становились сновидениями. Прежде отделённые друг от друга миры смешивались друг с другом.

Поначалу это было забавно, но постепенно начало вызывать всё больше беспокойства. Поначалу такое свежее переживание стало пугающим. Где мой плотный и безопасный мир? Я терял связь с реальностью. Вместо того чтобы спрашивать себя: «Возможно, это просветление?», я начал паниковать: «Возможно, это безумие?». Мой восторг от того, что я духовно пробудился, сменился страхом лишиться рассудка.

Мне казалось, что если я пойду к терапевту, то меня, скорее всего, посадят на препараты или отправят в лечебницу. Созерцательный психиатр Р. Д. Лэйнг сказал: «Попытки пробудиться как можно скорее часто наказываются, особенно теми, кто больше всего нас любит. Ведь они сами, благослови их Бог, спят. Они думают, что любой, кто пробудился или кто, по-прежнему пребывая во сне, осознал, что считавшееся прежде реальностью на самом деле „сон“, сходит с ума»